Брутальный правитель вестернизировавший элиту по лучшим стандартам да одолевший шведский заслон, возвёл столицу на брегах Невы – прорубил окно в Европу, хотя точнее это та нашла себе Россию как бездонный колодец сырья и продовольствия но с важным отличием от Вест либо Ост Индий: резидентом за солидную плату непроизвольно была местная бюрократия, что протяженьем последующих годов поощряла бар усугубить до ужаса жесточайшими отсталыми методами эксплуатацию населения (достигшую апогея при Екатерине II). Подданные надёжно раскололись по двум полюсным сообществам: напыщенным вельможам причащённым к высокой культуре, чей шик сравнительно с зарубежным весьма лестно отмечен много путешествовавшим Фонвизиным, а ещё тёмным, забитым нищим крепостным – за мрачную картину взгляда на жизнь с их стороны проехавшегося от Санкт-Петербурга до Третьего Рима Радищева сослали в Сибирь. Впрочем, раскормленной территориями державе привычно таскавшей для Британии каштаны из огня Антинаполеоновских войн, внезапный триумф подарил реальный шанс усовершенствоваться, отряхнуть тормозившую прогресс отечественных купцов конкуренцию иноземцев, перейти к развитью внутреннего рынка но… боязливая фронда выступления декабристов окончилась неудачею. Началась пора той самой империи Гоголя, в коей мёртвые души набедокуривших чиновников содрогаются пред вестью о ревизоре, страны грандиозных амбиций да позорных поражений, колеблющейся от западничества к славянофильству – «идиллии» типичной полупериферии, протрезвлённой крымским ударом по зубам. Она очнулась средь мира где Англия сдружилась с Францией словно Дон Кихот и Санчо Панса, а также изменила своему званию мастерской, снисходительно делегируемого теперь любым обещающим выгоду желателям – в тех обстоятельствах Русь-матушка взялась навёрстывать упущенное.
Вышвырнувший холопов к сомнительной товарной свободе будто провинившихся собак на мороз, Манифест 1861-го – робкий неловкий шажок в престранную эру, отнюдь не ликвидировал опостылевшее за долгое время всевластье крупных аграрных магнатов но лишь ограничил его, верней обуржуазил (что концентрированно воплощено Иудушкой Головлёвым из книги Салтыкова-Щедрина), к пущему удобству беззастенчивого разорения ютящейся на кошачьих делянках да по шею обложенной податями деревенской общины. Расслаивавшаяся на: кулака-мироеда который пользуется батраками и промышляет ростовщичеством; самостоятельного кропотливого труженика середняка; многочисленных не имеющих собственных средств выживанья, горбатящихся на дядю бедняков – она затаив бешенство подчинилась злосчастной логике беспутного хлебного экспорта невиданного размаха под лозунгом «недоедим, зато вывезем» (а идущий в придачу до перманентного чудовищный массовый голод, как к тому не запасались повторялся снова да снова). Но в конце же 1880-х проявились признаки переизбытка западноевропейских капиталов, и следующее десятилетье с предпринятыми графом Витте действьями по привлечению инвестиций (большей частию французских, решив судьбу отношения к Антанте), дало безземельному мужику ещё перспективу мигрировать до города да пополнить стан пролетариев, за копейки кряхтящих на заводах в невыносимых условьях. Так разом с очень впечатляющим инфраструктурно-индустриальным подъёмом, креп рабоче-крестьянский блок супротив сил государства, помещиков и буржуазии, взбухало социальное напряжение. Для цели рассеять то по совету Плеве организована войнушка увенчавшаяся громом Цусимы, пошатнувшим порядок. Разгребать завалы поручили Столыпину, террором да уступками, виселицею и вагоном тщетно пробовавшему реформировать режим не выходя за рамки. Итого, колосс на глиняных ногах отправил армию сражаться, рыть окопы глобального конфликта, прибавившего к народному негодованью возмущение солдат. А винтовка – это праздник. Клапан сорвало – грянула революция, сначала осёдланная либеральными заговорщиками гораздыми только свергнуть полукосметически феодальное самодержавье, но отчуравшимися с приспешниками (умеренными социалистами) серьёзных перемен – потому их всех несколькими пинками выгнали коммунисты.