Так говорил Заратустра: «Человек – это канат над пропастью, натянутый от животного к сверхчеловеку». Тогда длина обильно перемежёванной узлами-отметинами бечёвки – история взросленья осиротелого ребёнка, появившегося на свет с амбициозным задатком всевольности ограниченным беспомощностью. Блаженная пелена младенчества ещё уберегала взор от вниманья к загвоздкам необходимости, но уже с детства созерцание тех участилось вызывая вредничанье, обиженное непослушание. Ситуация вылилась комплексом: отрочество прошло под шатром возмущённой замкнутости на себе, а разразившаяся нахальным бунтом против естества юность идёт, богатея приключениями. Тот ребёнок – мы. Седые времена инстинктивного единства с природою сменились дрейфом от опеки, пока наконец людям не удалось сбежать из своего приюта, разорвать прямую связь с цикличностью колеса Сансары, пустившись странствовать. Отдаляясь они приобретали всё большую субъектность: их взгляд усекал мир до объекта, причём во многом чуждого – постепенно, накаляющаяся изнурительная борьба с ним озлобила наше племя вовне да вовнутрь. Образцовым вожаком стал смекалистый Одиссей, апологет самоконтроля, мастер по извлечению и примененью сведений, кажущихся ценными для менее смышлёных которые впредь превращаются в целевую аудиторию просвещенья; однако чтобы овладеть широкими массами, логосу обязательно надо упроститься оборачиваясь собственным антиподом – мифом. Отсортировывается строго выверенный набор клише, делающихся подоплёкой социального характера – вымывающего спонтанность машинного масла, позволяющего содрогающимся испугом остракизма шестерёнкам вращаться без лишних вопросов. Конечно, непреодолимых помех возникновению новых идей не создаётся, но ведь само собою интеллектуальное знание является опасным согласно Спинозе, только по уровню его аффективности то есть, в итоге, причастности к сердцевине противоречий – трудовым отношеньям. Менялись способы производства, вместе с теми строились да ломались сопровождающие особые общественные установки, рудиментарно сохраняясь в суевериях, привычках: первобытность отпечаталась уважительно бескорыстной атмосферою семьи, рабство – преклоненьем перед начальством, феодализм – понятием о чести. Капитализм тоже несёт специфические посылы. Примечательно что парадоксальный вывод Руссо про отсутствие простого сопряженья развития с гуманностью, раз за разом удивительно безотказно сбывался на протяжении разных эпох затрагивая в том числе очень странное XX-е столетье – время одинаково овеянных ёмкими обещаниями великих кровопролитий и радостей… а нынче мы, словно изнеможённые от чрезмерной активности, озадачены тихой невнятностью насчёт темы будущего. Неужто оно кончилось? Или вот-вот начнётся? Чего ждать? Как быть-то?