— Это про спиральки, — зашептал я. — Калев рисовал спирали и писал про какого-то бога. Голодного и желтоглазого. Еще там был вопрос, очень простой. А кто один? Спиральки, спиральки, спиральки. Я хочу, чтобы это что-то значило. Если мой друг решил убить себя просто так, потому что поехал, то это ведь полный отстой, правда?
Последнюю фразу я прошептал так отчаянно, что мне стало самого себя жалко, а это было чувство непродуктивное, на него имели право только кассирши в супермаркетах. Тогда я начал тихонько болтать обо всем на свете, и хотя я неизменно возвращался к тревожащему слову «спираль», через некоторое время я почувствовал, что засыпаю.
Я спал беспокойно, и снилось мне, на кровати моего друга, убийцы и мертвеца, нечто вполне ожидаемое, и в то же время невыносимое. Вернее, тут ведь как: сюжета у сна толком не было, он сложился из разрозненных сцен, как будто кто-то взял десяток короткометражек, порезал их и слепил в одну.
Сначала мы с Леви сидели на берегу Океана, и он смеялся, но как-то не совсем правильно, словно звук шел несколько вразрез с картинкой, запаздывал. Над нами было такое солнце, что Леви казался почти золотым. И я подумал: это я пошутил, или что вообще происходит? Тогда я попытался его спросить, и Леви перестал смеяться, он надолго задумался, взгляд у него был расфокусированный, как будто он снимал себя на видео.
Такой особый взгляд, я его знал сразу из нескольких источников: он бывал у людей, которые сосредоточились на изображении на экране компьютера или телефона, бывал у людей, которым назначили слишком большую дозу нейролептиков и бывал у людей, которым только что хорошенько двинули. По-своему задумчивый и слепой взгляд.
Только Леви умел смотреть так безо всякого к тому повода, словно потерялся где-то по пути, и сам не заметил, как остался совсем один. Потом он находил меня, или я его находил. Я пощелкал пальцами у Леви перед носом и повторил вопрос.
— Это о Калеве, — ответил Леви очень серьезно и кивнул.
И тогда я понял, что рисую палкой спирали на песке, одну за одной.
— Там мертвецы, — сказал мне Леви. — Внизу. Все это уходит так далеко вниз.
— Это сказал Калев?
— Я не знаю.
Я взял Леви за руку, чтобы он не потерялся здесь, потому что песка было слишком много, а Океан казался подавляюще огромным. Это было странное чувство, как Океан может быть еще больше, чем он есть, ведь берега и так не видно?
— Мы должны идти, — сказал я, не зная толком, куда именно. Я подумал, что за нами кто-то наблюдает.
— Ты только представляешь, сколько на свете мертвецов? — мечтательно говорил Леви. Он шел, чуть пошатываясь.