— Тогда, — продолжила Марианна, — вы должны мне кое-что позволить.
— Что именно?
— Что я дам вам чо-нибудь для домашнего хозяйства.
— Для домашнего хозяйства?
— Посуду, столовые приборы и так далее. Этого добра в нашем гостевом доме в изобилии.
— Нет!
— Почему нет?
Лицо Вильгельма стало мрачным.
— Вы не станете этого делать!
— Но, Вильгельм…
— Нет! Не надо лишних слов.
— Вильгельм, — попыталась Марианна ещё раз, — вы же видите…
— Нет, я сказал!
— Почему?
— Мне не надо это объяснять. Вы сами понимаете.
— Мне непонятно! — произнесла Марианна сердитым, приглушённым голосом. — Видимо вы имеете в виду слово «гордость». Во всяком случае, другого смысла я не могу представить.
— И всё же!
— И всё же? — она покачала головой. — Тогда я должна поправиться. Вы не такой воспитанный, как я о вас думала.
— Мне всё равно!
— Как?
— Гордость для мужчины важнее, чем воспитанность.
Марианна заметила, что натолкнулась на сильное сопротивление, и замолчала. Будучи женщиной, она подумала: «Со временем я получу всё сполна. Смешно, если я не добьюсь своего».
Разговор между ними прервался. Последствия ссоры? Конечно, нет. Это как раз именно та пауза, о которой говорилось выше, то есть они молчали, пока доносился шум вокзала, и, несмотря на это, она была замечательной.
Так как отсутствовали признаки, что на Марианну надвигается какая-либо опасность, и ситуация могла бы выйти из-под контроля, её начали мучить сомнения, но сомнения не в отношении Вильгельма, а в отношении собственной персоны.
«Что происходит? Что-то не в порядке со мной? Я его совершенно не привлекаю? В обычной ситуации я бы давно отбивалась от него, чтобы не допустить к своему телу. Конечно, я рада, что этого не происходит, и это многое говорит о нём. Но ведь это говорит и обо мне? Он вернулся из кухни и сказал, что помыл чашку и поставил её в шкаф, вместо того, чтобы сказать мне другие слова; вместо того, чтобы попытаться меня поцеловать — во всяком случае. И тогда всё происходило бы как обычно и было бы само собой разумеющимся, когда я ему сказала бы «стоп, не со мной, мой дорогой, не так быстро, я не такая».
Марианна вздохнула, правда сдержанно, почти неслышно. «Это проблема, что я не такая, совершенно не такая, — подумала она. — Не женщина». С одной стороны, это доставляло ей удовольствие, с другой — служило балластом. Что перевесит? Она не могла этого сказать. «Я не знаю, чего я хочу», — к сожалению, призналась она себе.
Вильгельм мечтал с открытыми глазами. То, о чём он мечтал, не было чем-то расплывчатым или аморфным, поскольку имело ясные очертания. Вильгельм знал точно, чего хочет, если бы его спросили. Марианна была для него чем-то другим — также как страна и люди, существование и перспектива, настоящее и будущее.