Она испуганно попятилась.
— Уходи! Такси стоит внизу. Че-Че ждет тебя у Жефа.
Он открыл дверь и вышел на площадку. И туг Жермена внезапно бросилась ему на шею. Она целовала его впалые щеки, захлебываясь слезами и бормоча:
— Джо! Бедный мой Джо!..
Он высвободился из ее объятий.
— Ступай!
— Джо, поклянись, что не наделаешь глупостей!
— Ступай!
— Поклянись! Ты не понимаешь, ты не видишь себя», — Уходи, умоляю тебя, уходи…
— Хорошо.
Она спускалась по лестнице, как слепая, утирая платком невидящие глаза и оборачиваясь. А он уже кричал, перегнувшись через перила:
— Ника, Ника! Иди сюда!
Уф, наконец-то! Дюпюшу было трудно дышать, что-то теснило грудь. Внизу открылась дверь. Он понял, что женщины встретились в прихожей.
— Где ты, Ника? Поднимись ко мне!
Вероника вошла с неподвижными, широко раскрытыми глазами, медленно, скованной и вместе с тем торжественной походкой.
— Входи… Что ты делала внизу?
— Ждала.
— Почему не сказала мне правду?
— Какую правду, Пюш?
Она осматривалась, словно удивленная тем, что в комнате все осталось по-прежнему. Послышался шум отъезжавшей машины, но Дюпюш не подошел к окну.
Солнце садилось. Его сверкающие лучи тускнели, в комнату вползали мягкие, сероватые сумерки. Когда рокот мотора замер вдали, Дюпюш поднял жалюзи. С улицы снова ворвался шум.
— Ты давно беременна?
— Это она тебе сказала?
— Отвечай! — раздраженно настаивал он.
— Два месяца… Но я не виновата, Пюш. Я сделала бы так, чтобы ты ничего не знал.
Странно было видеть ее на том месте, где только что сидела Жермена. Она казалась такой маленькой, хрупкой, беззащитной. И эти широко раскрытые темные глаза, умоляющие глаза раненого животного…
— Приготовь поесть.
— Сейчас, — обрадовалась она, довольная тем, что он заговорил о другом.
Открыла шкаф, достала сыр, хлеб, масло.
— Я не успела ничего купить на обед. Ты очень голоден, Пюш?
Она не осмеливалась спросить, о чем он говорил с женой. Принесла и поставила на стол бутылку пива.
Дюпюш подумал, что поезд в Панаму уже ушел.
Значит, Жермене придется переночевать в Колоне, в гостинице Жефа; они, конечно, все там собрались.
— Почему ты ничего не ешь?
Дюпюш жевал хлеб с сыром и поглядывал на Веронику, которая не прикасалась к еде.
— Ты хотела сделать аборт? — вдруг спросил он, нахмурив брови.
— Я боялась, что ты рассердишься.
— Дурочка!
— Ты не сердишься, Пюш? Ты хочешь, чтобы я родила маленького?
Теперь рыдала и она. Дюпюш впервые видел ее плачущей. Слезы катились по ее щекам, на темной коже они казались прозрачными, как хрусталь.
— Перестань! — приказал он, вставая.
Хватит с него слез! Нервы у него и так напряжены до предела.