Убирая столы, я вижу, что Кенди выходит ровно тогда, когда в дверях появляется Джерри. Его глаза, серые и тусклые, как кожа акулы, замечают необычное оживление в кафе. Я так и вижу, как он в уме подсчитывает чаевые.
Кенди поднимает дрожащую руку.
– Привет. Я… тут такое дело…
– Ты кое-что обронила. Вот, держи, – подхожу к ней, достаю чаевые из джинсов и засовываю их в карман ее фартука. Она не решается даже взглянуть на меня, но украдкой пожимает руку, проходя мимо. Фрэнк Синатра тихо желает мне веселого Рождества, а я смотрю, как мои чаевые перекочевывают из кармана Кенди прямиком в руку Джерри.
Засунь это веселое Рождество куда подальше, Фрэнк.
* * *
Я кое-как дотягиваю еще час до закрытия. Все хотят задержаться подольше, собираются возле старого телевизора, где постоянно крутится изображение горящего камина. Гости смеются, болтают, ведут себя, как друзья. Как люди, которые рады, что оказались в Кристмасе.
Песня «Feliz Navidad»[37] врезается мне в уши из колонок, и я понимаю, что больше не выдержу. Подумать только, отработала чужую смену – и даже чаевых не получила, черт возьми! Я уже собираюсь рявкнуть, чтобы все проваливали, но тут появляется Бен с подносом имбирного печенья.
Почти зримый шлейф аромата тянется к гостям, манит их за Беном. Повар открывает дверь, вручает каждому по мягкому, теплому печенью и провожает их, улыбаясь так же мягко и тепло. И они уходят.
Я переворачиваю табличку с надписью «Тут веселье и радость» другой стороной – «Закрыто на ночь» – и запираю дверь.
А потом поворачиваюсь, уперев руки в бока, и обрушиваю весь свой гнев на единственного оставшегося человека.
– Чаевыми я с тобой делиться не буду.
Бен протягивает мне печенье.
– Ладно.
– Обычно мы делим чаевые с поваром. Но сегодня этого не будет.
– Ясно.
Бен пытается всучить мне печенье, но я отталкиваю его.
– Больше тебе нечего сказать? «Ясно» – и все?
Опустив голову, он смотрит на печенье так, будто я ранила его чувства.
– Да. Ну, в смысле, это же твои чаевые. Тебе решать, что с ними делать.
– Конечно. Но вообще-то предполагается, что мы ими делимся.
– Если ты считаешь, что это несправедливо, то я пойму.
Я всплеснула руками.
– Ты должен разозлиться на меня. Тогда я смогу на тебя накричать, и мне станет легче.
– И почему же тебе станет лучше? – смеется он.
– Потому что мне хочется на кого-нибудь накричать!
Рухнув на диванчик, я начинаю скрести потрескавшуюся часть столешницы. Бен садится напротив и ставит между нами тарелку с печеньем. Это подарок или преграда? Кто его знает.
– На кого ты на самом деле хочешь накричать?