– Ты живешь совсем как монах, – сказал однажды Алексею сосед по нарам. – Никаких контактов по ту сторону.
Сказал громко, другие услышали, подхватили, и Алексей получил кличку. Новые зэки поначалу думали, что он и в самом деле из монахов (молчаливый, неулыбчивый, необщительный), пока не узнавали его историю. По совпадению, в отряде был и настоящий «монах», заключенный Бабаев, по прозвищу Бабай, в прошлом недоучившийся семинарист, а ныне – человек без определенного места жительства, отбывавший наказание за кражу. Держался Бабай совсем не по-монашески – балагур, шутник, любитель похабных анекдотов. Узнав историю Алексея, Бабай многозначительно хмыкнул и упрекнул:
– Знал бы ты календарь, так не попался бы на крючок. Разве Нина в сентябре именинница? Именины Нины, равноапостольной преподобной просветительницы Грузии, отмечаются в январе, двадцать седьмого числа по новому стилю, именины блаженной мученицы Нины отмечаются четырнадцатого мая по новому стилю, а именины преподобномученицы инокини Нины отмечаются по нему же девятнадцатого ноября. В сентябре никаких именин Нины нет. Я три с половиной года в семинарии проучился, мне ли не знать? Хочешь, всех сентябрьских именинниц вместе с именинниками перечислю? Слушай…
– Не надо мне всех, – ответил Алексей. – Хватит с меня Нины.
Мысли снова завертелись вокруг того, о чем уже невмоготу было думать. Следователь мог бы заглянуть в церковный календарь, чтобы уточнить… А чего ему уточнять? Он же считал правду выдумкой, от начала до конца. Даже шуточки отпускал по поводу того, что версия подследственного не выдерживает проверки, с какого конца ни зайди. Зачем уточнять то, что не вызывает доверия? А что может вызвать доверие? Неужели ничего нельзя доказать? Неужели нет никакой зацепочки? Неужели никогда не удастся доказать свою правоту, смыть позор, вернуть жену и дочь? Думать о том, что не удастся, было очень больно, но Алексей понимал, что сможет реабилитироваться только в том случае, если Нина или Инга расскажут правду. А они вряд ли захотят это сделать. И не стоит тешить себя напрасными надеждами на то, что, выйдя на волю, он сможет найти какие-то доказательства их сговора. Вряд ли они заключали письменное соглашение или вели переписку. Такие дела делаются иначе, договариваются устно, без свидетелей, расчеты производят в наличной форме… Можно было помечтать о том, чтобы устроить Инге допрос с пристрастием. Помечтать можно, но после такого допроса велик риск снова угодить за решетку, да и не в характере Алексея были такие дела. Он мог быть жестким, но не жестоким. Жестокость была ему абсолютно несвойственна. Может, как-то спровоцировать Ингу или Нину? Устроить так, чтобы они при свидетелях или «под запись» сами себя выдали? Но как? Выйти на волю, взять диктофон и прийти к Инге? Вряд ли получится. Такая хитрая тварь даже наедине не «проколется». Изобразит удивление и вызовет милицию, а пока та будет ехать, ударится пару раз головой о косяк и «закроет» Алексея по новой уже за попытку убийства. К Нине вообще и близко подходить нельзя, не то чтобы на откровенность вызывать. Любая попытка пообщаться, даже самая невинная, будет трактоваться как попытка сведения счетов. Это и ежу понятно. Незачем подставляться. Вот если бы Инна ему верила… Если бы да кабы… Если бы жена и дочь не отвернулись, то все было бы иначе. И сиделось бы легче, и перспективы возвращения к нормальной жизни после отсидки были бы. В конце концов, можно переехать в другой город, где никто не станет шептаться за спиной, да много чего можно сделать, если есть смысл, стимул, цель…