— Тебе чего? — спросила я.
— Не услышал, как щелкнул замок, вот и подумал, что тебе надо потереть спинку.
— Знаешь, я просто привыкла жить одна, вот и не закрываю ванную.
— Нет бы просто сказать: «Леша, дорогой, я надеялась, что ты поймешь мой намек».
— Ты так и будешь там стоять, занимаясь словоблудием? — открыла я дверцу душевой.
Два раза приглашать его не требовалось. Из душа мы переместились на кровать и уже собирались вернуться снова в душ, но нас нагло прервал Лешин телефон. И вообще, весь романтический момент, если это определение к нам применимо, был окончательно разрушен, когда на экране я увидела голливудскую улыбку Дианы Викторовны. Приподняв одну бровь, я задала немой вопрос, и Леша меня понял.
Два раза приглашать его не требовалось. Из душа мы переместились на кровать и уже собирались вернуться снова в душ, но нас нагло прервал Лешин телефон. И вообще, весь романтический момент, если это определение к нам применимо, был окончательно разрушен, когда на экране я увидела голливудскую улыбку Дианы Викторовны. Приподняв одну бровь, я задала немой вопрос, и Леша меня понял:
— С мессенджером контакт синхронизировал, отсюда и фото.
Главное, чтобы телами с госпожой следователем не синхронизировался. А то и трупы не найдут.
— Слушаю, — сказал Леша уже в трубку и, наверное, для моего успокоения и ради собственной безопасности включил громкую связь.
— Салют отдыхающим, — пропела Диана Викторовна. — Нашла я вашего Илью. Хорошо устроился парень. Сейчас живет в Николаевке, держит небольшой отель. Женат, адрес сброшу в сообщении.
— Спасибо, Ди.
А это еще что за фамильярное обращение?
— Леха, будешь должен.
Я прищурилась и показала кулак.
— Все, что захочешь, кроме натуры, а то одна милая адвокатша возьмется за расчлененку, когда мы еще будем в сознании. А насколько я знаю ее больные фантазии, страдать мы будем долго.
— Все, что захочешь, кроме натуры, а то одна милая адвокатша возьмется за расчлененку, когда мы еще будем в сознании. А насколько я знаю ее больные фантазии, страдать мы будем долго.
Диана задорно рассмеялась и сквозь смех выдавила:
— Вы стоите друг друга, судя по всему. Пока, Леха.
— Пока.
— Ты придурок? — спросила я, огрев Лешу подушкой. — Ты что нес?
— Все твои кровожадные мысли у тебя на лице написаны.
Забрав у меня подушку, которую я отстаивала так, что едва не сломала ноготь, Леша повалил меня на кровать, прижав собой, чтобы не брыкалась. Нет, мы точно какие-то чокнутые. Это я и без бабушки-психиатра скажу.
— Поедем в Николаевку? — спросила я.
— Там сейчас Клементьев… — задумчиво протянул Леша. — Давай попросим его поговорить с этим Ильей, а сами еще раз на Цветочную.