Весь вечер Андрей и Полина пили из коньячной бутылки, куда он загодя налил настойку шиповника.
Потом негромко пели песни, рассказывали смешные истории, обменивались визитками, приглашали друг друга в гости, выходили курить в лоджию.
Был момент, когда Обозов, словно вспомнив о своих обязанностях, попросил всех встать и поднять бокалы за молодых. Его дружно поддержали все и, вставая, одновременно зашаркали отодвигаемыми стульями.
Обозов первым пригубил наполненный до краев бокал и резко воспротивился пить:
— При всем моем уважении к тебе, Андрей, не могу: горько!
— Горько! Горько! — поддержал его Сидельников и остальные.
Андрей и Полина поцеловались и не ради шутки, что, видимо, было оценено, и больше тостов за молодых не последовало.
Праздник был еще в разгаре, когда Андрей неожиданно почувствовал, что все ему уже порядком наскучило, а вернее, он просто устал от суматошной беготни, шумного застолья, преувеличенных чувств и выспренних речей. Однако на столе было всего вполне достаточно, чтобы просидеть до глубокой ночи. Поэтому никто не торопился, словно и в самом деле люди не собирались оставлять хозяина в одиночестве. Обозов, как и Сидельников, сидел обнявшись со своей подружкой и что-то увлеченно нашептывал ей почти в самое ухо. Казалось, он совсем забыл про свои обязанности.
— А кто у нас тамада, Сергей? — воззвал к порядку Андрей.
Обозов моментально поднялся и попросил внимания:
— Давайте, дорогие мои, сладкие, хорошие, закругляться. Пора! Надо и честь знать. Мудрый старик Шекспир говорил по этому поводу: «Как ни обильны яства и питье, нельзя насытиться однажды». Лучше не скажешь. — Тамада, показывая пример, первым осушил бокал до дна.
И вскоре, выпив на посошок, обнявшись и расцеловавшись с Андреем, все разошлись, и наконец-то он остался наедине с Полиной.
Заперев дверь, Андрей подошел к Полине и, когда она, подняв руки, обняла его, с жаром принялся ласкать ее. Полина тихонько застонала, но тут же освободилась.
— Пойдем на кровать, — предложила она и первая начала снимать одежду.
Уговаривать Андрея не требовалось: он и сам понимал, что все должно произойти без ненужной спешки, с чувством. Однако ему не терпелось заняться любовью: он разделся быстрее Полины и, бросив одежду в кресло, юркнул под одеяло.
Выждав, когда Полина будет готова, приподнял один край одеяла и тут же заключил ее в крепкие объятия. Ласки его были горячие, страстные, требовательные. Полина закрыла глаза и в истоме стонала все сильнее и сильнее. Тогда Андрей, давно уже сгоравший от нетерпения, вошел в нее и мощно начал совокупление.