Он вспомнил своего друга Сидельникова, директора базы. Тот не однажды говорил ему, что на эти вещи надо смотреть проще. Он предоставил своей жене полную свободу, зато и сам жил как ему хотелось. Неделями не бывал дома — то гостил у деда в деревне, то у друга и каждый раз с новыми подругами. Потом вновь появлялся в семье. Со спокойствием индийского йога выдерживал огненный шквал брани и упреков жены, понемногу налаживал отношения. Потом с душой, с широтой, свойственной его натуре, занимался домашними делами: ходил на родительские собрания в школу, где училась его дочь, на каток, в кино, набивал холодильник и кладовку продуктами. Вместе с семьей смотрел программу «Время» и художественные фильмы, на звонки друзей с гордостью заявлял, что он дома… А когда все становилось на круги своя и вновь все приедалось, опять пропадал на долгое время, ссылаясь на приезд проверяющих или гостей из столицы, из других городов, с которыми по роду своей работы был связан. Счастлива ли его жена? Однажды, зная, где находился Сидельников, Андрей позвонил его жене и попросил к телефону друга, будто бы для того, чтобы что-то выяснить у него. Страдальчески-виноватым голосом жена пыталась объяснить, что он на работе. Все субботы, дескать, у него рабочие. Что ни говори, а Сидельников мог гордиться своей системой, своей «независимостью».
Особенно обострялись мучения Андрея, когда наступало время укладываться спать. Как ни крутись, как ни выдумывай себе срочные дела, неотложные занятия, а спать надо. До чего же жестокая пытка, лежать рядом с одной женщиной — той, которая стирает и гладит твое белье, готовит тебе пищу, содержит в порядке квартиру и делает немало всего прочего, создавая для тебя домашний уют и тепло, — а думать о другой. Андрею порой даже было совестно: как-то неудобно мечтать о Полине, отгородившись от Анны одеялом. Он долго ворочался, мял подушку, удобнее устраиваясь, хмыкал, кашлял и не только не спал сам, но и не давал спокойно уснуть Анне.
Недовольная, она включала свет и строго ворчала:
— Ты чего сам не спишь и меня будишь? Сопишь, возишься. Что за думы тебя одолевают?
— Да парни, слышишь, внизу шумят. Транзисторы врубили. И собак на прогулку вывели, вон какой лай подняли, — оправдывался Андрей.
Жена согласно кивала головой и, закутав голову одеялом, так что из-под него виден был только нос, отворачивалась и вскоре засыпала как ни в чем не бывало.
А Андрей лежал, боясь шевельнуться. Однако понимал, что еще долго не уснет, поэтому брал книгу и уходил в зал, на свое любимое место — на диван. Включив торшер, он пытался заставить себя читать, чтобы увлечься книгой, — не удавалось. Мысли о Полине не выходили из головы. А ведь рядом Анна. Везде, где бы ни бывал он с нею, красота ее не оставалась незамеченной. А вот у самого Андрея никакого желания прикоснуться к ней, потрогать, обнять, поговорить, как это бывало раньше, теперь не возникало. Как будто пустое место. Неужели «все миновало, душа устала?» Даже от близкого, отдавшего тебе всю жизнь человека? Вот ведь до чего дожил. Эх, Андрей. А что поделаешь? Все проходит, все изменяется. Это лишь в первые годы Андрею казалось, что Анна ему никогда не надоест. А теперь что получается? Совсем другое: ждет и никак не дождется отпуска. Дни, недели считает.