— Оставь это для слабонервных, Матвей. Я много раз падала в своей жизни, потом вставала и шла дальше.
— Надо же? — Качнув головой, съязвил Матвей. — А я думал, что тебя поднимали с земли престарелые мужчины и доносили до дома, скрипя своими костями.
Я поджала губы. Да, картина, которую мы с Эдуардом «нарисовали» перед ним, была явно неудачной. Но в том не было моей вины! Хотя… я, конечно, была виновата, что не подумала я и сорвалась на призыв неведомой записки…
Ты, что притихла? — Услышала я его голос, когда мы вошли в комнату. В своих размышлениях я даже не заметила, что мы пришли в комнату Матвея, а не в… мою. Он подвёл меня к постели и приказал. — Раздевайся.
— Как это? — Удивилась я, отшатнувшись от кровати.
Матвей криво усмехнулся. — Сними с себя то, под чем… болит.
— Но это же мои джинсы?
— Снимай их.
— Да ни за что! — Сказала я и резко развернулась к нему спиной, намереваясь уйти. Но сделать мне это не удалось, потому что рука Матвея крепко схватила меня за пояс джинс.
— Ну и глупая же ты. — Строго сказал он. — Ложись на живот, и приспусти с себя джинсы. Этого будет достаточно.
Я мысленно отсчитала тринадцать секунд, кивнула и легла на кровать. Говорят, что для принятия правильного решения надо мысленно посчитать до десяти. Но я считаю до тринадцати, для большей уверенности…
Матвей заботливо снял с меня мои шлёпанцы, а я в это время приспустила с себя джинсы. — Значит, на свидание надела джинсы, сексуальную кофточку, а хрустальные туфельки позабыла? — Насмешливо сказал он.
Моя душа была в таком смятении, что я съязвила. — Да, зачем мне туфельки, если я летела на крыльях. люб… Достаточно и шлёпанец.
— Понятно… Надеюсь, что ты обломала свои ангельские крылышки и эта рана на твоей попке — всё, что от них осталось.
— Хватит шуточек. — Возмутилась я. — Матвей, что там? Рана большая?
— Большая, очень большая… То есть, нет, большая, но не глубокая, кость не видна..
— Опять шутишь?
— А что мне остаётся? Ты ходишь на свидание с другим, хотя считаешься моей невестой. И он ещё несёт мне тебя на руках, и отдаёт израненную. Так, что мне остаётся делать, Иветта?
Матвей говорил, а я слушала его, сжимая кулачками покрывало кровати. Его пальцы, нежно щекочущие мою кожу, и голос, волновавший мою душу, не давали мне ничего понять. Масса, ещё не осмысленных мною, чувств туманила мой разум. Я решила помолчать и только позволила себе слегка пискнуть, когда моя рана защипала от йода…
Мне показалось, что прошёл час, когда я вновь услышала его голос.
— А ты терпеливая. Я бы уже давно кричал от такой боли, а ты только лежишь, да попискиваешь.