. Причиной этой политической трансформации послужило последовательное назначение прусским королем министров-реформаторов, получивших от него невиданный прежде «карт-бланш», после того как королевские армии потерпели катастрофические поражения от Наполеона в битвах при Иене и Ауэрштадте в 1806 г. Министры-реформаторы, укрепившие свои официальные позиции в рамках абсолютной монархии, одновременно провели ряд социально-экономических и военных реформ, разработанных с целью вдохнуть новую жизнь в прусскую систему: отмена сословных
(Stände) монополий на доступ к профессиональной деятельности и правам на владение поместьями, отмена личной крепостной зависимости и введение всеобщей воинской повинности
>[320].
Несколько моментов прусского движения за реформы очень примечательны: во-первых, прусское государство вообще уцелело, чтобы их осуществить; во-вторых, связанная с ними борьба осталась в рамках исключительно фракционных политических интриг правящего класса, «внутренним делом высших десяти тысяч»>[321], не вовлекая в эту борьбу низшие слои, разве только как объект манипуляции; в-третьих, сопротивление дворян-землевладельцев было ограничено и по большей части преодолено; и в-четвертых, лишь ограниченный набор перемен всецело служил тому, чтобы вдохнуть в прусское государство новые силы, позволившие ему после 1814 г. победить Наполеона и затем возглавить объединение индустриализирующейся Германии.
В 1806 г. разгром прусских и иных германских сил наполеоновской grande armée привел к оккупации многих германских территорий (в том числе, на время, и некоторых частей Восточной Пруссии), к формальной потере прусских территорий к западу от Эльбы и наложению Францией чудовищных контрибуций. Но самодержавный режим Гогенцоллернов не потерпел крах, как режим Романовых в России в 1917 г. И сражения, и поражения были внезапными и быстро разрешались, к тому же соображения баланса сил между Францией и Россией после 1806 г. потребовали, чтобы Пруссию к востоку от Эльбы оставили в покое и сохранили ей номинальную независимость>[322]. Поэтому международное давление на Пруссию было хотя и большим, но не настолько тяжелым и постоянным, как на Россию во время Первой мировой войны.
И вновь, как и в случае с Реставрацией Мэйдзи, первостепенным становится сравнение с Францией и Китаем. Почему реформы, инициированные прусскими бюрократами, привели только к ограниченному сопротивлению, тогда как сопоставимые попытки министров при Бурбонах в 1787–1788 гг. и при маньчжурах в 1905–1911 гг. вызвали революционные политические кризисы? Ответ не так прост, как в случае с Японией, поскольку в Пруссии был землевладельческий высший класс, юнкеры, многие из членов которого занимали посты в армии и гражданской администрации.