Конвоир, видимо, представил картинку, плечи передернулись, он отстал. Подал голос второй:
— А как же те, из преданий? Придуманы?
— Да, — встрепенулся первый, — они пользовались оружием. И еще как пользовались!
Дрыкан с усмешкой поморщился.
— Эти ровзы не те. У них тоже иерархия. Ты же не равен мне или Фристу. Считать умеешь лишь до пяти, чтоб правый день с левым не спутать. А я до тысячи.
— Это много? Вместе с пальцами ног?
— И читать могу, — не снизошел до ответа Дрыкан, высокомерно добив новым фактом.
— Я видел, — подтвердил один из лучников, — он разговаривал с тряпкой и камнем.
Разговорщики меня не замечали, считая чем-то вроде мебели. Скот, он и в параллельном мире скот. А я слушал, в мозгу делались пометки. К примеру, здесь имеются записи, возможно, старые, поскольку на камне. Добраться бы…
— Как ты, например, отличаешься от хранителя, так ровзы различаются между собой, — сообщил Дрыкан, развивая тему своего превосходства. — Высшие ровзы правят всем большим миром, а к нам добираются только вырожденцы.
— Выродки.
— Правильно говорить — вырожденцы.
— Может, этот из высших?
— Скажешь тоже. Не бегал бы на четвереньках, не пропускал вперед более сильных. Это мимикр.
— Кто?
— Оборотень. Видел высших и повторяет за ними.
— Где видел?
— В аду, где же еще.
Не доходя моста, Дрыкан свернул на тропу. Теперь мы двигались поперек долины. Я глядел через озеро на ту сторону. Впервые было близко и ничего не мешало — ни гора, ни сады, ни забор.
Открывшееся перевернуло мои представления о новом мире. Оказывается, за забором кипела жизнь. На том берегу бегали дети. Дети! Натирали и месили что-то в горшках, а также носили воду в такие же каменные помещения женщины. Женщины! Нашлись все. Они жили отдельно, почему-то отгороженные от сильного пола.
А вот и нет. Я мгновенно поправил себя, увидев среди женщин мужчину. Парочка вместе перетирала семена растений в кашицу, добавляла что-то напоминающее мед и раскладывала по горшочкам. Другой мужчина выбрался из глубины горных квартир с большой глиняной амфорой на плечах, набрал воды и унес обратно. Третий вынес на свет и чинил деревянный ткацкий станок.
Мужчины имели одно общее качество. Все были чернолицые — в смысле, что с нарисованным черным фоном, негативы с наших зазаборных. Одетые в такие же переднички и заднички, с ожерельями зубов на шеях, в остальном они не отличались.
А женщины, как и дети, по «макияжу» (ведь не боевая же раскраска?) были какие угодно: полосатые и пятнистые, в клеточку и в горошек. И цветные, не ограниченные лишь черным и белым. Я видел коричневый, оранжевый, красный, синий цвета. Их совмещали в любых сочетаниях. Если цвета что-то означали, на изучение этого языка уйдут годы. Тела женщин опоясывали два лоскута: вокруг груди и на бедрах. Нижний скреплялся на правом боку, оставляя разрез для ходьбы и работы. Верхний сходился посередине груди. Приподняв «топик», мамаши кормили пухлых малышей, иногда по два сразу. На демографию здесь явно не жаловались.