— Пребудь в веках и поколениях, Великий Фрист, Святой и Вечный!
— Встань, — поморщился сидевший, явно уставший от славословия.
Вождь, старейшина, правитель-управитель, жрец, божество? Судя по отношению к нему, все в одном лице. Фараон. Обожествленный царь.
— Говорун? — осведомилось его величайшество, пристально вглядываясь в меня.
— Он. — Приподнявшийся Дрыкан вновь поклонился в пол.
— Говоришь? — не обращая на него внимания, спросил меня Вечный Фрист.
— И говорю тоже.
— С детства?
— Мама с папой научили.
— Неужели?
Чужой щупающий взгляд скрупулезно пробежал по моему телу. Я поежился. С губ сорвалась давно мучившая просьба:
— Можно дать мне какую-нибудь одежду?
— Нет.
— Любую тряпку, чтоб прикрыться. Мне неудобно.
Фрист повернулся к Дрыкану:
— Его я видел за работой в поле и на бревнах?
— Его. Я несколько раз уточнял. Специально оставили с повязкой.
Правитель повернулся ко мне.
— Тебе не нужна одежда.
Я возразил:
— Нужна. Меня ее лишили.
— Кто?
— Стая. Человолки. Мне пришлось жить с ними некоторое время.
— Смешные слова. Но смысл понятен. Скажу так: ты обманываешь.
— Нет!
— И сам обманываешься, — остановила меня поднятая ладонь, взметнувшая за собой парус широкого рукава. — Потому что вопрос надо ставить по-другому. Одежды тебя лишили не «кто», а «что». А именно — обстоятельства непреодолимой силы. Так?
— Точно!
Уголки старческих глаз собрались хитрыми ветвистыми кустиками.
— Значит, однажды между жизнью и одеждой ты выбрал жизнь. Считай, что снова перед тем же выбором. Хранитель.
— Да, Вечный Фрист? — откликнулся на новое для меня слово Дрыкан.
— Можно сжечь ровза одетым?
— Вам решать. Насколько я знаю, прямого запрета нет.
Фрист обернулся ко мне:
— Продолжим разговор в натуральном виде или пойдешь с Дрыканом на костер, но зато одетым?
— Продолжим, — буркнул я.
— Заскоки были? — Фрист вновь смотрел на Дрыкана.
— Только говорливость. В остальном спокоен, умерен, терпелив.
— Хорошо. Идите.
Взмах правительственной руки отпустил хранителя с приведшими меня стражниками. Остались те, что стояли в глубине расходящихся тоннелей. Теперь их луки смотрели на меня. Одновременно все. Любое неверное движение будет последним. И плевать, что наконечники каменные. Мне, дитю технологий двадцать первого века, хватит.
Царственный старик облокотился на один подлокотник, подпер подбородок рукой:
— Расскажи о твоем мире. Что там сейчас.
Судя по принятой позе, он собирался слушать долго.
— То есть, как было раньше, вы знаете?
— Я Вечный Фрист. Если даже забуду что-то, письмена напомнят.
— Можно на них взглянуть?
— Зачем?
— Интересно.