Шум постепенно утих, и женщина из горкома прошла к трибуне, поздравила всех с победой под Москвой. Снова зааплодировали густо и долго. Женщина попыталась сказать что-то ещё, но заплакала и села на место. Пожилой военный с ромбами в петлице говорил прямо из-за стола, потом подошёл к краю сцены, высказывался по-домашнему просто и понятно. Отступали мы потому, объяснял, что внезапность была со стороны немцев при нападении. Фашисты войска к границе подтягивали, а наш народ занимался мирным трудом, войны не хотели, соблюдали пакт о ненападении. А фашистам на пакт наплевать, на то они и фашисты. Разорвали договор и сунули своё свинячье рыло в наш советский огород. Ночью, по-бандитски, бомбили спящие города, навалились танковыми полчищами на погранзаставы. Вот и пришлось нашим временно отступать. Даже пример для наглядности привёл: если один с камнями в руках, да ещё за пазуху их напихает уйму, нападёт на другого, а у того всего пара голышей, остальные за спиной в кучке сложены, понятно, станет отходить до кучки. Так и наши войска отошли, собрались с силой и ударили как следует.
Очень ему хлопали. По радио все слышали о разгроме фашистов, но то радио, а это живой, большой командир говорит.
После военного с ромбами говорили другие командиры, потом директор с парторгом выступили, призвали ударным трудом отблагодарить Красную Армию. Трясейкин с фотокором то слева забежит, то справа, даже стремянку приволок, людей в зале сверху снял. «Тихо, товарищи! Снимаю исторический кадр!»
Котька смотрел на него и думал – шутит. Как можно снять что-то историческое? Оно же прошлое, давнее, раз уже стало историей? Но когда парторг Александр Павлович сказал, что весной всем посёлком выйдем на посадку парка и назовём его в честь Красной Армии Красноармейским, а Трясейкин первым зааплодировал и крикнул «Историческое решение!», Котька решил – хоть его и считают лучшим учеником по истории, на учёбу надо поднажать.
Флотский начальник поднялся, сказал, что вот сидит за столом президиума старый партизан, герой Гражданской войны за советскую власть, попросим сказать несколько слов. У товарища Сысоева глаза весёлые сделались, а парторг сам проводил Филиппа Семёновича к трибуне, по пути нашёптывая что-то бодрое. Видно было, ни парторг, ни директор в президиум Удодова не приглашали, он сам военным на глаза попался. Орден большой, редкий. Такой только ещё у одного флотского. Конечно, на почётное место орденоносца.
Филипп Семёнович первым делом стакан воды, что стоял налитый у графина, выпил, наполнил второй и тоже осушил. В зале хорошо засмеялись, а жена Филиппа, громкоголосая Любава, поторопила: