Распорядился строго, на правах хозяина и пошел из зимовья. Полы тулупа болтались крыльями, мели пол. Осип Иванович покорно пристроился в затылок Дымокуру, пошел следом. Филипп Семёнович нынче охотничий бригадир, ему подчиняться надо.
Ванька тоже решил командовать над Котькой. Кивнул на печку, дескать, давай растапливай. Сам взял раздёрганный голик, видимо, посчитал, – мести пол ещё унизительнее, бросил веник к ногам Котьки, сам присел перед печкой.
Котька добросовестно подмёл зимовье, что мог, прибрал на свои места, задумал выскоблить ножом стол, прикинул – воды сейчас не добудешь, придётся таять снег.
Гудела печка, дверь в зимовье то и дело хлопала: мужики выносили, что не сгодится, вносили привезённое. Ванька ворчал – хоть ночь топи, не натопишь тайгу-то. Филипп Семёнович, возбуждённый переездом, добрым видом зимовья, целостью имущества и припасов, весело отшучивался:
– А ты дров, Ванюха, не жалей. В тайге, покаместь, дров хватает.
Ванька в который раз выбежал, запрыгал у поленницы. Паря вспотевшей головой, втиснулся в дверь, хрястнул поленья об пол. Быстро затолкал в топку дров и, сидя на корточках, наблюдал, что сейчас произойдёт. Железка на миг притихла, потом загудела пламенем, и жестяная труба начала малиноветь снизу до самой потолочной разделки.
– Эдак-то зачем? – встревожился Дымокур – Заставь дурня Богу молиться… Ниче не можешь по уму?
Котька взял кастрюлю, вышел на вольный воздух. Звёзды густо высыпали на небо, над сопкой висела полная луна, оголубив сиянием густой пихтач по увалам. На искристом снегу тень от зимовья лежала чернильным пятном. Фыркала, похрумкивая сеном, кобыла и была тоже голубой с одного бока, и тоже чернильная тень лежала от неё на снегу, но не мёртвая: переступала ногами, трясла косматой гривой.
Он набил кастрюлю снегом, стоял, пока не продрог.
– Тебя за смертью посылали? – крикнул, выскочив из зимовья, Ванька. – Он подхватил кастрюлю – и бегом назад. Котька виновато пошёл следом.
Филипп Семёнович с отцом сидели за столом, раскладывали припасы, что куда, на сколько хватит, что попридержать, подэкономить.
– Ты что там застрял, сынка? – встретил отец Котьку. – Ты привыкай всё проворно делать, будь таёжкой. Тут лентяй да неумелый пропадёт в два счёта.
Дымокур кивал потной лысиной. Ванька малиново рдел, как труба у печки, но не от жара. Понимал, старики хвалят его, ставят в пример неумехе Котьке. Поэтому старался вовсю: двигал, гремел кастрюлей, шуровал в печи.
Угомонились поздно и встали поздно. Позавтракали картошкой в мундире с ломтиком сала каждому, выпили по кружке крепкого чая и стали собираться на первый выход в сопки, разведать, что к чему, оглядеться. Осип Иванович с Дымокуром обули унты из выделанной сохатиной шкуры – мягкие, белые, стельки в них из сухого пружинистого ковыля, ноге тепло и легко. На Ваньке тоже унты на ногах, но камусовые, а Котька – в катанках. Все четверо в стёганых ватниках, и у каждого по ружью. Настоящая промысловая охота.