Три дня счастья (Миаки) - страница 67

— Не знал, что у тебя такое хобби, — заметил я.

— Да. Не ожидали?

— Угу. Хотя получается не то чтобы блестяще.

— Поэтому я стараюсь больше рисовать и совершенствоваться. Похвально, правда? — почему-то гордо заявила Мияги.

— Покажешь то, что раньше рисовала?

— Нам, пожалуй, пора. — Она резко сменила тему, закрыла тетрадь и положила её в сумку.


Полдня мы потратили на изучение местности, а когда решили отправиться в другой район городка, вновь прошли мимо той самой лавки со сладостями.

На скамейке с эмблемой снежинки>[22] перед лавкой кто-то сидел — знакомый мне человек.

Я остановил мопед у обочины, заглушил двигатель, подошёл к сидевшей на скамейке старушке и окликнул её:

— Здравствуйте.

Она сначала не обратила на меня внимания. Но вроде бы услышала голос: подняла глаза и посмотрела в мою сторону. На вид ей было лет девяносто, лицо и сложенные на коленях руки испещрены глубокими морщинами. Белоснежные пряди волос выглядели безжизненными, а застывшее на лице выражение детской растерянности вызывало жалость.

Я присел на корточки перед скамейкой и поздоровался ещё раз:

— Вы меня не помните?

Она промолчала — видимо, я правильно предположил.

— Ничего удивительного, в последний раз я здесь был лет десять назад.

Она по-прежнему не отвечала, взгляд был направлен мимо меня.

Я продолжил:

— Зато я вас очень хорошо помню. Конечно, не потому, что память у меня хорошая в силу молодости. Мне всего двадцать лет, но я уже успел многое позабыть. Ведь даже самые счастливые и самые болезненные вещи забываются, если нет повода их вспоминать. Люди не замечают этого, поскольку и сам факт забвения исчезает из их памяти. Если бы всё хорошее запоминалось как есть, без приукрашивания, то люди казались бы печальнее и считали бы свою жизнь совсем пустой, а если бы всё плохое запоминалось в первозданном виде, то люди бы опять же казались печальнее и считали бы свою жизнь пустой. Людям удобно думать, что они запомнили всё так, как оно произошло на самом деле, поэтому считается, что память непогрешима.

Я не дождался возражения или согласия — женщина сидела неподвижно, как кукла.

— Но даже в моей ненадёжной памяти воспоминание о вас остаётся незыблемым, потому что когда-то давно вы мне помогли. Дело чрезвычайно редкое: десять лет назад я ни к кому не испытывал благодарности. Даже если кто-то из взрослых был ко мне добр, я думал, что вести себя так по отношению ко мне их заставляло собственное положение взрослого, а не доброта. Да уж, я был довольно противным ребёнком. Неудивительно, что однажды такой ребёнок захотел сбежать из дома. Уже не помню, когда это случилось то ли в восемь, то ли в девять лет, — но я поссорился с мамой и убежал из дому посреди ночи. Не помню даже, из-за чего мы поссорились. Наверняка из-за какой-нибудь глупости.