– Что? – Хмурюсь я, он думает, я его служанка? – Я, вообще-то, еще должна поехать на работу. – Он деловито закрывает створки душевой, включает воду. – Я не собираюсь смотреть с тобой кино.
Собираю его разбросанные вещи с пола и кидаю в корзину. Расставляю предметы, которые у него упали назад на полочку.
– Так я вроде не говорил, что буду смотреть его с тобой. Ты слышала приглашение? – Он выглядывает. – Подай мне вон ту баночку. И можешь оставить меня.
Я обалдела от его наглости, он в край обнаглел. Беру в руку баночку, размахиваюсь, чтобы швырнуть в него.
– У меня одна рука, не забывай, оставишь меня без глаза и будешь прислуживать вечно. Кому нужен слепой? – Бью ему в грудь тем, что он просил, и разворачиваюсь, чтобы уйти.
– У тебя перелом руки, а не всего тела, – громко ему отвечаю. – Надеюсь, задницу себе подотрешь!
Свинья какая, он думает, я теперь в вечном долгу?! Буду бегать перед ним просто потому, что виновата в том, что случилось? Или что наговорила?
– Эллисон, ты хоть когда-нибудь думала о ком-то, кроме себя? Помнишь, ты болела гриппом? Я не отходил от тебя ни на минуту. Вытирал твои сопли, менял одежду, когда ты потела, и носил лекарства. Ты не двигалась, потому что я ухаживал за тобой. Потом была вакцина, ушиб, и я могу еще долго перечислять. И знаешь, во всех случаях ты была целая. Руки двигались и ноги ходили. – С широко распахнутой дверью, я стою, задрав глаза к потолку.
Гордо подняв подбородок, я оглядываюсь, чтобы сказать ему гадость вроде той, что он был моим мужем, но он так неуклюже водит губкой, что мне действительно становится жалко.
– Хорошо, – отвечаю ему сквозь шум льющейся воды. Захлопываю дверь уже не со всей дури, так как научена горьким опытом, что есть люди, которые суют свои конечности в проемы.
Прохожу через просторную комнату назад в коридор, двери нашей спальни открыты, и везде эти ужасные красные следы, даже на кровати. Тарелка с криво отрезанной колбасой, пара тостов, и все это стоит на кровати. Неряшливо разбросанные вещи, спортивная сумка. Он просто изгадил всю комнату, осталось высморкаться в тюли и сделать кучу посередине, – считай, дело сделано. Терпеливо срываю простыни, пропитанные его запахом, крошки от тостов рассыпаются на толстый ворсистый ковер. На прикроватной тумбочке собираю в ведро пару пустых банок из-под пива, рядом с ведром замечаю еще одну, из нее немного вылилось оставшееся содержимое. Качаю головой в неверии, неужели он каждый день будет устраивать такой погром? Я сдохну от такого его поведения. Украдкой смотрю на время, – осталось несколько часов до того, как я убегу на работу. Собираю грязные вещи, зажимаю их под взмокшей подмышкой, иду к кладовой, чтобы закинуть стирку. Перебираю кучу белья, чтобы не кинуть черные носки в белое белье. Мне не верится, что у него вообще может собраться такая гора вещей. Мне хватит до ночи стирать. Обычно чистоплотный Доусон не был способен превратить квартиру в ЭТО. Оставляю стирку и иду в другие комнаты, они оказались чистыми и даже закрытыми на ключ. Он просто не успел зайти туда и насвинячить. Беру ведро и швабру, собираю всю грязь с полов, убираю крошки и пятна. Взмокшая, я практически закрываю двери, когда рука Доусона накрывает мою.