Володя похолодевшими от волнения пальцами впервые в жизни сыграл: соль, ми, фа…
Ольга была равнодушна и замкнута, Володя робел перед ней, как ни перед одним учителем в школе. Что ж, урок есть урок! Усваивать музыкальную грамоту оказалось не веселей и не легче, чем немецкий алфавит. Какая бездна труда лежит между первым фортепьянным этюдом и тем, что Володя недавно слышал в музыкальном училище!
— Упражняйся. Играй со счетом, — сказала Ольга и оставила его одного.
Несколько секунд она помедлила за дверью, откуда доносился его робкий голос: «Раз-и, два…» Ей хотелось плакать от досады.
Она ждала Володю с непонятным для самой себя нетерпением. А если бы сегодня он пришел немного раньше!.. Вдруг он стоял на крыльце, когда она орала на Шурика? Или, может быть, встретил Васюту и тот ему все рассказал? Но, если Володя и не подозревает о том, что Ольга умеет браниться и реветь из-за разлитого одеколона, все равно у нее пропала охота говорить с ним о музыке.
Она вошла к матери.
Анастасия Вадимовна штопала чулки. На письменном столе, между книгами и чернильным прибором, лежала груда чулок, на коленках и пятках которых Шурик ухитрялся протирать дыры величиной с кулак. Анастасия Вадимовна отваживалась штопать эти необъятные дыры только в тех случаях, когда неспокойно на сердце. Она молча подняла глаза на Ольгу.
— Я не буду заниматься с Володей, — сказала Ольга безразличным тоном, но подбородок ее вдруг задрожал.
— Почему?
— Не знаю. Просто так. Поди скажи ему, что не буду.
Анастасия Вадимовна воткнула иглу в клубок ниток. Кажется, штопка на сегодня закончена.
— Растолкуй все же, в чем дело? — спросила она, беря Ольгину руку. (Узкая, неокрепшая рука. И душа у тебя еще неокрепшая, девочка!) — Ну, растолкуй же.
— Не хочу я с ним заниматься. Не могу. Сама не понимаю отчего, — сдавленным голосом ответила Ольга, опустив голову, чтобы не встретиться с матерью взглядом.
Но мать приподняла за подбородок лицо Ольги и посмотрела в ее опечаленные глаза:
— А я понимаю. Стыдно?
Ольга молчала.
— Володя очень хорошо о тебе думает — и вдруг получилось, что ты как будто обманула его, — мягко сказала Анастасия Вадимовна. — Он тебя уважает, а ты сегодня сама не уважаешь себя. И тебе неловко. Что же теперь делать?
— Что? — невольно повторила Ольга.
Анастасия Вадимовна собрала в охапку чулки, спрятала в мешок и понесла в шкаф.
— Что? Ну, мама! — со слезами в голосе спрашивала Ольга, следуя за ней по пятам.
— Надо стараться быть красивой не только напоказ, моя дочь! — сказала Анастасия Вадимовна без улыбки, но со сдержанной лаской проводя ладонью по щеке Ольги. — На людях мы привыкли держаться с достоинством. Научись всегда быть достойной. Дома, наедине с собой. Ольга, ты поняла?