«Неужели? Неужели?» — думал Володя, возвращаясь домой от Марфиных. Если бы действительно у него оказался талант, он посвятил бы музыке всю свою жизнь! В прошлом году под влиянием Юрия Володя интересовался техникой. Но потом это кончилось. Должно быть, к технике у него нет способностей. А еще раньше, в пятом классе, Володя думал — лучше всего быть художником. Как он любил тогда рисовать! Он рисовал без конца. И все-таки никогда ничто раньше не влекло его так, как влечет теперь музыка!
«Раз у меня есть способности, а уж Ольга разбирается в этом, — думал Володя, — значит, я должен быть музыкантом, Обязательно сочиню симфонию… Про Волгу, наш город… Нет, лучше я сочиню вообще о нашей стране. Сочиню-ка я героическую симфонию…»
Удивительно! Володя чувствовал себя сегодня способным на все. Если бы кто-нибудь понаблюдал сейчас за ним со стороны, подумал бы, верно: вот идет человек, которому нипочем самое трудное дело.
Оглянувшись, Володя заметил, что кто-то действительно за ним наблюдает. Во всяком случае, его догоняли.
Володя узнал отца:
— Папа! Вот здорово!
Они утром не выделись. Отец ушел на работу раньше, чем Володя проснулся.
— С завода? Папа, почему так поздно сегодня?
— Задержался. А я смотрю, впереди паренек шагает. Кто бы, думаю? Ан это сын. Из школы?
— Нет, с занятий, — неопределенно ответил Володя, еще не зная, как отец отнесется к его музыкальным урокам. — Папа, что нового?
Отец махнул рукой.
— Что? — испугался Володя. — Не приняли скалку? Отказали? Ошибка?
Отец остановился и искал в карманах папиросы.
В густой синеве вечернего неба над снежной улицей холодно светила луна. В ярком свете Володя отчетливо видел устало опущенный рот и морщины на лбу отца.
— Папа! Если ты ошибся, — несмело спросил он, — ты будешь опять добиваться? Папа? Или ты решил отступить?
Отец промолчал. Володя тронул отца за рукав и позвал:
— Пойдем домой, папа.
«ЕСТЬ ЧЕГО ЖДАТЬ, КОЛИ ЕСТЬ С КЕМ ЖАТЬ»
Павел Афанасьевич молча шел рядом с Володей и в мыслях перебирал весь сегодняшний трудный день. Он проснулся сегодня глубокой ночью, словно от толчка. Проснулся и больше не сомкнул глаз, тяжело ворочаясь с боку на бок в кровати, пока за окном не звякнул первый трамвай.
Тогда Павел Афанасьевич встал, потихоньку оделся и вышел на кухню вскипятить кофе перед уходом на завод. Бабушка все же услышала.
— Экую рань, суматошный, поднялся! — кряхтела она, разжигая примус. — Спалишь ты себя раньше времени, Павел Афанасьевич!
Он отшутился:
— Не тужите. Хватит меня на мой век.
Есть не хотелось, но Павел Афанасьевич все же плотно позавтракал, покурил, тщательно замотал шею шарфом и вышел, когда на дворе едва занимался рассвет.