Ольгин рояль, ее маленькая комнатка, стеклянная дверь в сад, за которым по вечерам догорали закаты, солнечный день, город, словно плывущий в просторы корабль, и какая-то новая, мягкая улыбка отца, и печаль, которая так легка и так похожа на радость, — все сливалось, и все было музыкой. Однако Володя и теперь довольно плохо разбирался в музыкальной грамоте, хотя Ольга усердно ему ее преподавала. Ольга была терпеливой учительницей. Незаметно они подружились.
Они по-прежнему больше всего говорили о музыке, но теперь Володя отваживался вступать с Ольгой в спор. Впрочем, спор был всегда об одном. Иногда Ольга садилась к роялю сама. «Шопен», — говорила она. Рядом с Чайковским были Мусоргский, Моцарт, Бетховен, Рахманинов, Глинка, Шопен. Так думала Ольга. Володя упрямо качал головой: Чайковский — единственный.
Однажды, побеседовав сначала с Натальей Дмитриевной, Ольга сказала:
— Ты фанатик. У тебя узкое сердце, если оно вмещает только одного Чайковского.
Таково было мнение Натальи Дмитриевны, и Ольга в точности передала его своему ученику.
— Пусть, — ответил Володя.
После он долго раздумывал, хорошо или плохо быть фанатиком. А отец, который хочет во что бы то ни стало механизировать процесс сборки шины, и все его сердце полно одной этой думой! Что бы Ольга сказала о нем? Как она его назовет?
— Я назову его человеком, верным идее, — поразмыслив, сказала Ольга.
— Вот и я тоже верен идее.
Странно, с отцом Володе чаще, чем с Ольгой, хотелось говорить о Чайковском. Ольга ни на секунду не забывала о своем назначении — повышать музыкальную культуру Володи.
— Обрати внимание на разработку темы, — то и дело говорила она. — Обрати внимание на рисунок мелодии.
Она старалась объяснить Володе каждый звук в любой пьесе.
С отцом они не рассуждали о вариациях темы и рисунках мелодии. Но они все чаще слушали музыку. Володя иногда замечал: отец после работы входил в комнату запыхавшись, как будто без передышки взбежал по лестнице на третий этаж. Обыкновенно это случалось, если в восемнадцать ноль-ноль передавали Чайковского.
— Вот когда мы были в Германии… — послушав однажды музыку, рассказал Володе отец. — В тот раз наша часть остановилась на ночлег в одном барском доме. Богатый дом. А за домом — сад. Беседочки разные, мосточки, клумбы. На клумбах стеклянные шары. И что ты думаешь: взяла меня за сердце тоска. Да о чем, знал бы ты! Вот о чем… Знаешь дорогу за городом? Вдоль дороги — ольховник. И скажи, братец ты мой, какая краса в том низкорослом ольховнике? А затосковал — мочи нет! Вынь да положь мне ольховник! Места себе не найду…