Володю не удивляли рассказы отца. И верно, не про ту ли дорогу сквозь невысокую поросль кустарника да про небо в густых клочьях туч «Осенняя песня» Чайковского?
Володя боялся, что Ольга сочтет непрофессиональным такое понимание музыки, и помалкивал о своих разговорах с отцом. Он так и не научился следить за развитием темы, но в воображении его на всю жизнь с «Осенней песней» связалась память об отцовской тоске по родным дорогам среди мелколесья.
Как-то раз Володе попалась книга в переплете цвета утреннего неба: белое летнее облако повисло над кучкой деревьев. Библиотекарша дала Володе эту книгу. Она называлась «Повесть о лесах». Он принес книгу домой, прочитал.
На поляне в сосновом бору стоял дом Чайковского. Тихо шумели сосны. Чайковский работал. Володе вдруг показалось, что все это он видел: поляну, сосны, веселые просеки, колеи дорог, налитые летним дождем… Не деревенская девочка из книги, а он сам, Володя, сидел на горячих от солнца ступеньках крыльца и слушал, как Чайковский играет.
…Отец поднялся из-за стола, положил на чертеж карандаш, потянулся:
— Читаешь, Владимир?
— Читаю.
Мягко ступая в своих войлочных туфлях, отец шагал по комнате и, отдыхая, курил.
— «Все внутри трепещет и бьется… Одна мысль перегоняет другую», — сказал он, возвращаясь к столу, и засмеялся.
Отец запомнил эти слова Чайковского и любил их повторять. На столе у отца — новый чертеж.
«„Все внутри трепещет и бьется“. Эпиграф», — записал Володя в тетради.
Так он готовил доклад.
Начальник сборочного цеха Федор Иванович Тополев был высокий, худощавый, чернобровый человек лет пятидесяти. В 1930 году обком партии послал его в деревню на коллективизацию. Однажды Тополев задержался на колхозном собрании (собрания в ту пору были бурные, затяжные). Темь стояла на дворе, когда народ расходился из избы-читальни. Пока на крыльце покурили, дотянули до полуночи. В одиночку и пройти оставалось недлинный проулок — кулацкая пуля настигла Тополева возле самого дома. Там он свалился у плетня в талый снег. Три месяца пролежал Федор Иванович в больнице, долго после ходил на костыле и остался хромым.
Может быть, с этой поры в его темно-синих глазах и появилась та хмуринка, которая вначале, да и теперь иногда смущала инженера Катю Танееву.
Во время Отечественной войны Тополев стал начальником цеха и за реконструкцию станка по сборке шин получил премию; тогда же вместе с группой других инженеров за конвейеризацию завода награжден был орденом.
Все это Катя Танеева узнала из рассказов рабочих, когда студенткой еще проходила на заводе практику…