— Интереса нет меня слушать, — усмехнулся Путягин. — Все равно не послушаетесь.
— Скажете дело — послушаемся, — серьезно возразил Бирюков.
— Ладно. Скажу.
Путягин пришел на собрание убежденным в нереальности изобретения Новикова. И сейчас и всегда шина будет собираться испытанным, единственным способом, каким он работал на станке больше пятнадцати лет, — вот в чем Путягин был непоколебимо уверен.
Многое изменилось на заводе за последние годы. Путягин не против машин, да только не везде машину поставишь.
— Для сборки шины, к примеру, нужны умелые руки. Руки, они делают то, что глаза им прикажут. Где у механической скалки глаза? Поручись за нее: она подденет браслет да порвет. Раз порвет, другой раз порвет, глядишь — цех и в браке. В смысле производительности труда заводу нет расчета вводить механическую скалку. Производительность труда мы вернее повысим вот эдак… — Путягин вытянул руки и сделал ими знакомое всем движение сборщика, когда, поддевая скалкой браслет, он укладывает его на барабан.
— Инерция, товарищ Путягин, — сдержанно ответил секретарь парткома. — К старинке привязаны.
— Старинка с опытом в дружбе, а новое иной раз, на поверку выходит, — пустая мечта. Случалось, промахивались. В теории я, конечно, не силен, — поспешно добавил Путягин. — Про теорию пусть судят ученые. Я не ученый — рабочий. Из рабочей практики и делаю вывод: рукам верю, механической скалке пока погожу.
Может быть, потому, что все молча, словно ожидая чего-то, глядели сейчас на него, Павел Афанасьевич, не дожидаясь приглашения, встал. Катю вдруг охватил страх. Но Павел Афанасьевич казался спокойным. Только красноватые, чуть вздрагивающие веки да пальцы, сжимавшие папиросу, выдавали тревогу изобретателя. Павел Афанасьевич бросил папиросу в пепельницу, оперся кулаком о край Катиного столика и так стоял, пока говорил.
Не одну Катю, должно быть и Тополева, Дементьева — всех, кто был сейчас в маленьком, с низким потолком кабинете начальника цеха, куда из-за стены доносился ровный, словно рокот моря, гул станков, — всех заразило волнение изобретателя.
— Путягин, пойми, — говорил он, — твои руки не вечны, отслужат. Мы дадим тебе новые руки. Ты им только приказывай, они за тебя твое дело сделают. Плохо делать ты им не позволишь, нет! Самолюбив ты, упорен, Путягин! Нужда заставит работать по-новому — научишься по-новому. А сколько мы сил тебе сбережем! Гляди, Путягин, до сорока недалеко: прощайся к сорока со станком — для сборщика срок. А мы тебе еще годков десять — пятнадцать набавим. Работай. Умное у нас государство, у него и расчеты умные. Производительность труда мы не горбом и не мускулами, а механизмом повысим. Горб отцы наши гнули.