Сколько помнил Володя, она никогда не сидела без дела.
— Пробовала я допытаться о Павлушиной заботе. Куда там! Разве выспросишь у такого? А не ладится. Вижу. Сам-то ты ничего не приметил? — зорко взглянув на Володю, спросила бабушка. — Молодость! Неласковы вы к старикам. Я, как он распалился поутру нынче, разом смекнула — споткнулся обо что-то Павел Афанасьевич. Бывает: конь и о четырех ногах, да спотыкается… А ты, Владимир, будь со мной обходительней, — опустив на колени вязанье, заключила бабушка.
— Я разве, бабушка…
— Знаю. Любишь. Про обхождение речь. Надо потише, повежливей. Я тебе кто? У других мать… Ну ладно, ступай-ка к отцу. Повинись.
Володя вошел в комнату. Отец стоял спиной к двери. Опершись обеими руками о края стола, он нагнулся над доской с чертежами. На сутулых плечах отца пиджак висел, как на вешалке.
— Папа! — позвал Володя.
Отец обернулся.
— Папа! — быстро заговорил Володя, боясь, что отец начнет его бранить. — Я задержался на комитете. Мне поручили сделать доклад. А потом пришлось зайти по делу к одним… Тоже важное дело, никак нельзя отложить. Я там заговорился о деле, забыл, сколько времени. Пап! А ты не сердись!
Павел Афанасьевич, мягко ступая войлочными туфлями, подошел к Володе. Они были почти вровень ростом, только Володя тонок и гибок, а Павлу Афанасьевичу годы попригнули плечи.
— Большой ты у меня вырос, — сказал отец. — Посидим.
Они сели на диванчик. Отец курил и молча смотрел на Володю.
— Что ты все смотришь? — смутился Володя. — Смотрит все, смотрит… Лучше ругай.
Отец усмехнулся:
— В педагогическом деле подход требуется. Когда шумом воздействуешь, а когда — тишиной. Как обстоятельства скажут.
— Почему ты меня утром назвал барчуком? Справедливо?
— Я тебе барствовать не позволю, — нахмурился отец.
— Не позволишь! — пожал плечами Володя. — Я сам себе не позволю.
— На бабку не смей кричать.
— Не кричу. Это ты на всех кричишь.
— Дерзкий ты, Володька, — не то с любопытством, не то с удивлением признался Павел Афанасьевич. — От прямоты дерзость — ничего, от озорства — плохо. А, пожалуй, помалкивать во всех, случаях выгодней.
Володя вскочил с дивана.
— Зачем ты мне так говоришь? Зачем? А ты, ты… молчун? Разве ты такой? Я разве не знаю!
Отец взял Володину руку и, пригнув, посадил рядом с собой:
— Ты, Владимир, о человеке по словам не суди. Суди по делам. Может, я не тебе, а самому себе посоветовал. Да напрасно. Не в моем характере осторожничать. Мы с тобой, Володька, будем жить напрямик.
— Рассказал бы все, — утихнув, попросил Володя.
— Расскажу, придет срок.
Павел Афанасьевич замолчал, рассеянно смял папиросу, бросил окурок в пепельницу — не попал, хотел поднять и забыл.