Вдруг Володя спохватился, что не слушает игру Ольги. Мысли его где-то витают.
— Баркарола «Выйдем на берег — там волны…», — сказала Ольга.
Она кончила играть.
— Ну вот, — сказала она, пытливо вглядываясь в Володю. Володя молчал.
— Тебе надо познакомиться с Натальей Дмитриевной, — подумав, продолжала Ольга. — Жаль, что ты ее не знаешь. Наталья Дмитриевна — мой лучший друг.
Она закрыла крышку рояля и встала. Володя тоже встал, сообразив, что пора уходить.
— До свиданья. Значит, ты будешь у нас на вечере?
— Буду, если разрешит Наталья Дмитриевна. Да… вот еще что, Володя: я советую — остановись в докладе не только на симфонической музыке.
— Хорошо. Я обязательно… остановлюсь на всем этом.
Володю так и обдало жаром, до такой степени он самому себе показался глупым.
Теперь-то уж Ольга раскусила, конечно, какой он дурак!
Но она лишь удивленно на него посмотрела. Впрочем, Ольга весь вечер только и делала, что удивлялась.
Она позвала Шурика и вместе с ним проводила Володю до двери.
— Не беспокойся, Володя, — покровительственно говорил Шурик, — мы всё устроим. Ты мне скажи, если тебе еще что-нибудь надо организовать. Я организую сейчас же!
В небе неслись клубящиеся, как дым, и от лунного света белые облака, когда Володя вышел на улицу. Светлея, темнея, летели рваные, легкие клочья, летела им навстречу луна. Ощущение странно быстрого, тревожного движения охватило Володю. Резкими порывами дул восточный ветер, с каждым его рывком из-за дома поднималась волна широкого, протяжного шума. Шумел сад. И чудилось — невдалеке уже бродит весна, с капелью, туманами, грачиным переговором, с густыми, влажными запахами, от которых в висках и во всем теле тревожно и радостно стучит кровь. Вот случится что-то, придет…
Только возвращаясь домой, Володя вспомнил об отце. Сердце окатил холодок. Сейчас, после вечера, проведенного у Марфиных, после «Баркаролы», неловко и стыдно было представить, что отец снова будет ругать его и кричать. «Где ты болтался, бездельник?» — спросит отец, бледнея от гнева. Когда он бледнеет, на его худом, с острыми скулами лице заметней воспаленные веки.
— Совести нет у тебя! — охнула бабушка. — Ушел из дому не пивши, не евши — и до позднего вечера. Я за день извелась.
Володя заметил: дверь комнаты при его появлении, скрипнув, закрылась. — Папа вернулся? — спросил он, входя в ярко освещенную, чистенькую кухню.
— Пришел. Дома. А ты повинись перед ним, мил человек. Нехорошо эдак-то перед отцом петушиться.
Бабушка взялась за вязанье.
Ее сухощавые, в синих прожилках руки проворно перебирали спицы. И сама она была сухощавая, легонькая, с маленьким, морщинистым лицом, седыми волосами, собранными на затылке в комочек, и неожиданно ясным взглядом темных, невыцветших глаз.