— И как долго болел Кэттей?
— Он неожиданно почувствовал себя плохо. Это случилось вчера утром. Вначале речь не шла о чем-то серьезном, предположили, что это просто случайное недомогание. Случилось это, когда он был у себя в офисе. Его отвезли домой и уложили в постель. Как это обычно бывает, вызвали сразу нескольких докторов, которые, тоже как обычно, разошлись во мнениях, и тут вдруг Кэттей потерял сознание. Это случилось вчера около трех часов дня. С этой минуты он больше не приходил в сознание. Так и умер.
— Но если он страдал каким-то серьезным заболеванием, — настаивал Кенни, — тогда его жене должно же быть что-нибудь известно об этом.
Бликер уныло кивнул, молча согласившись с этим.
— А потом, подумайте, — продолжал Кенни, — ведь получается, что как раз в то время, когда Кэттей лежал на смертном одре, его жена с адвокатом примчались сюда, к вам, из Ривервью, чтобы договориться о прекращении дела о клевете. Зачем нужно было так торопиться, особенно если Кэттей умирал? Ведь мертвые не могут обратиться в суд. А было непохоже, чтобы они боялись, что пострадает их репутация.
— Может быть, — предположил Бликер, — они просто не отдавали себе отчета, насколько серьезно он болен.
Кенни саркастически хмыкнул.
— Если это она подсыпала ему яд, — сказал он, — тогда уж она точно знала, насколько серьезно он болен. А если этот яд должен был подействовать не сразу, то у нее вполне оставалось достаточно времени, чтобы спокойно навести красоту в косметическом салоне, а потом отправиться очаровывать вас, чтобы уговорить поехать вместе с ней в отель и там дать возможность своему адвокату как-то договориться с вами. Если вы можете придумать более хладнокровное убийство…
Бликер нетерпеливо перебил его.
— В вашей гипотезе слишком много предположений, — сказал он. — В действительности же, если она на самом деле пошла на то, чтобы подсыпать ему яд, то уж наверняка такая хладнокровная женщина позаботилась бы о более убедительном алиби, чем приезд сюда с адвокатом. А то, что она затеяла этот разговор со мной, скорее говорит о том, что дела мужа были ей небезразличны, что она была в достаточной степени предана его интересам. Она вполне могла отнести внезапное недомогание мужа за счет нервного перенапряг жения, поскольку видела, что эта статья, угрожавшая его репутации, безумно его волновала. И вряд ли она могла выбрать более верный способ быстро вернуть его к нормальной жизни, чем уладить это дело. Кстати, ее отъезд как нельзя более убедительно доказывает, что она не восприняла серьезно болезнь мужа.