Мне тварь покорна вся земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя“,
говорит пророк (в стихотворении Лермонтова). Евреи, не принимающие Иисуса из Назарета, как Мессию, любят в свое оправдание приводить еще не исполнившееся пророчество Исаии (11 гл.) о мире между тварью. „Тогда (т. е. в век Мессии) волк будет пастись вместе с ягненком... и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их... не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей: ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море.“
Христос пришел, но земля не наполнена еще, — она лишь наполняется ведением Господа, а между тем, это Боговедение и указано, как условие преображения мира. К примирению приведет нас не теоретическое знание о Боге, но именно Боговедение — знание Бога.
„Больше держись самого Бога, чем стой за учение о Боге“ (Григорий Богослов).
„Бог познается, поскольку возлюбляется.“ (Deus cognoscitur, quantum diligitur [Бернард Клервосский]).
Те же души, которые всецело наполнены Духом Его, уже теперь знают опыт полного примирения с тварью (хищный медведь кротко принимает хлеб из рук праведного).
Не только тварь в лесу или в горах бунтует против человека, но восстает против него и природа его собственного тела. „И мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего“, „нет мира в костях моих“ (Псал. 37,4).
Телу предназначена не смерть и не рабство, а усыновление, преображение, одухотворение. Мы ожидаем не только нового неба, но и новой земли, новой материи, духовной телесности. Мы ожидаем — что „Бог будет все во всем.“
Когда перекуют мечи в орала?
Когда я говорю эти слова [Во время лекции в Мангейме.], я слышу за окном удары молота по каменной мостовой. Там чинят улицу. Эти удары мерны, жестки, четки, и именно, стуча по земле, они напоминают о ней, о реальной земле — и возвращают нас „с неба на землю.”
Давно, давно уже сказаны эти радостные слова:
„И перекуют мечи в орала...“
А между тем чуткое ухо улавливает в жуткой тишине жизни удары еще других молотов, тех, что ежечасно куют орудия истребления, колокола переливают в пушки...
В Лондоне, на выставке, висел кусок ржавого железа, серп сделанный из штыка. Для меня он сиял ярче электрических солнц и усовершенствованных машин. Но он был чужим и одиноким на пиру современной цивилизации.
В те же дни в Англии происходили демонстрации против войны, с лозунгом: „долой войну” (No more war). На автомобиле красовалась символическая картина: обломки орудия, простой крест над могилою солдата, и осиротевшая старуха-мать, склонившаяся в печали над крестом. Тысячная толпа смотрела и слушала. Но что она в сравнении с морем человечества? И не пойдет ли она отсюда, с этого митинга, на повседневную войну мирного времени, дышащую вечной враждой в обществе и семье?