— Возрастное — решил участковый врач, расписался в больничной карте и указал нам на дверь. — Само пройдет.
От возмущения мама даже не нашлась, что ответить. Покраснела только, еще чуть, и лопнула бы, забрызгав облупленные стены районной больнички своим гневом. Я наблюдал за ней будто со стороны, и больше всего мне хотелось кольнуть ее тонкой иголочкой, чтобы багровые мамины щеки сдулись, как шарик.
Мы выскочили из кабинета, хлопнув дверью так, что груднички в очереди разрыдались, а с потолка посыпалась штукатурка. Дома я лег спать, а мама принялась строчить жалобы сразу на всю больницу. Жалобы отклонили, а я и правда перерос странную свою хворь. Она возвращалась все реже, теперь опираясь не на простуду и хилое здоровье мальчишки-подростка, а на переживания, срывы и прочую тревожную ерунду.
Меня били во дворе, а потом я две недели лежал дома с температурой, пока злость и обида не покидали меня, теряя яркость от прочитанного романа и пары боевиков по кабельному. Я получал двойку за срезовый тест, и меня увозили из школы по скорой с предательским тридцать девять и два. По первости мама паниковала, заново начиная обход врачей после каждого случая. А потом мы привыкли. И чем меньше внимания уделяли этому, тем реже случались обострения.
Я почти и забыл, что тело может выкинуть такой фортель. Но смотря на себя в отражении грязного зеркала, сразу понял — болезнь вернулась, вызванная дождем, простудой, усталостью и всей той немыслимой ерундой, происходящей в жизни. Поступление, сумасшедшая тетка с ее семейными байками, грязные туалеты общепита, а тут еще и Зоя, как не поддаться слабости? Как остаться непоколебимым? Нужно оградится от лишнего стресса, спрятаться в панцирь, переждать. Иначе тело сдастся первым, превратив меня в сонливое подобие ходячего мертвеца.
Тяжелые сны, реальности в которых становилось все больше, я исключил из списка стрессов недрогнувшей рукой. Губы все еще сладко ныли, ощущая на себе несуществующие поцелуи той, которой не существовало вместе с ними.
Отражение в зеркале улыбнулось мне — гнусно так, будто наша с ним тайна была порочной и грязной. Будто мне никогда не раньше не снились такие сны. Будто оно знало, что такими сны и правда никогда не были. А если так, то что с того? В новой моей жизни все было по-новому. Даже сны. Особенно сны.
Я плохо запомнил, как выбрался из дома — пол скрипел, стены пошатывались, ключ два раза выпадал из рук, приходилось наклоняться за ним, темнота застилала глаза, пульс грохотал в ушах. Утро было пасмурным, моросил мелкий дождь. От прохлады в голове чуть прояснилось, мокрый ветер так и норовил сбросить с меня капюшон толстовки, я потянул за шнурки, связал их узлом, поглубже засунул руки в карманы и пошел в сторону метро.