Узкий тротуар перегородили рабочие в оранжевых жилетках. Их голоса тонули в аппаратном шуме, они копошились в разобранной плитке, перепрыгивали чернеющий зев канализационного люка и матерились друг друга.
Красная лента покачивалась на ветру. Люди застывали в паре шагов от нее, словно ремонт на месте, по которому привыкли шагать их ноги, фатально изменял ход событий. На сонных лицах читалась растерянность. Досада. Злость. Чтобы обогнуть рабочих нужно было лишь спуститься с тротуара и пройти метров триста по краю дороги. Но каждый останавливался, мялся, оглядываясь на остальных, и только потом принимал решение идти другим путем.
Я почти слышал, как скрежетали в них шестеренки заведенного уклада. И мне было смешно, какие нелепые они, но немного грустно, что и в этом большом равнодушном городе, где дозволено если и не все, то почти все, каждый сам запирает себя в лабиринты очерченных маршрутов, и даже малое отклонение от них сбивает с толка. Как бы чувствовали они себя на моем месте? Потерянными, зависшими в вакууме? Испуганными, голодными, нищими? Свободными? Я чувствовал себя простуженным. И на этом, собственно, все.
Гул, проводящий меня по запутанным коридорам сна, никуда не делся. Он продолжал заполнять голову, от него тяжелели ноги, мелко тряслись пальцы. Приходилось чуть заметно щипать себя за руку, чтобы напомнить — это не сон, этот асфальт, это серое небо происходят на самом деле. Получалось не слишком удачно. Слабость и равнодушие накатывали волной, мне хотелось спать, улечься прямо тут, свернуться калачиком и закрыть глаза. Но меня ждали грязные туалеты и липкие столы, потому я брел вперед, волоча за собой тело, как на буксире.
Пока я обходил ремонтников, шагая по краю дороги, слишком медленно, чтобы вписаться общий поток людей, меня то и дело норовили толкнуть. Грубые тычки, чужие плечи, руки, сумки и зонты. Уворачиваться не было сил, идти быстрее не хотели пудовые ноги.
— Можно пройти? — маленькая, юркая фигура проскочила мимо меня.
Копна волнистых волос, откинутых на спину, длинное платье — темное, строгое, с белыми манжетами, узкие плечи, поясок на талии, хоть бери и заключай в кольцо рук, чтобы пальцы сомкнулись.
Что-то оглушительно взорвалось, сминая меня ударной волной. Но никто не обернулся, не вскрикнул, не застонали дома, готовые рухнуть, даже отбойный молоток в крепких руках ремонтника не остановил свое оглушительное тра-та-та-та-та.
— Подождите! — Голос сорвался на сип, горло пережало от волнения. — Нора, подожди!
Девушка не обернулась. Я рванул за ней. Одним прыжком проскочил мимо тучной дамы, тащащей за руку такого же толстого ребенка, обогнул высокого парня в сером, слишком коротком для него костюме, схватил острый локоток, обтянутый темной тканью. Девушка вздрогнула и обернулась.