— Гоша? Ты еще тут? — рассеяно спросила она и ощерилась, имитируя улыбку, зубы были красными от помады. — А я вот прогуляться решила, знаешь ли, каждый день нужно дышать свежим воздухом. Вот ты дышишь?
Я кивнул, ругая себя на чем свет стоит за то, что вообще окликнул ее. Лежал бы себе, пережидая, пока эта сумасшедшая свалит к черту на кулички. Так нет же, решил встрять. Вот и стой теперь, поддерживай беседу, может еще какая семейная тайна вскроется всем на радость. Ничему жизнь не учит.
— И погода еще такая отменная! — воодушевленно продолжала тетка.
За моей спиной дождь уже вовсю бился в окно. Грозовые тучи наползали с горизонта. В щели подоконника свистел ветер.
— Вы бы зонтик взяли… На всякий случай.
Тетка залилась визгливым смехом, будто я отлично пошутил, махнула мне ладонью, мол, вот же весельчак, сладу с тобой нет, приоткрыла дверь и выскользнула в подъезд, гибкая, как змейка. Забытый портфель остался валяться на полу.
Нужно было броситься за ней, вернуть домой, смыть боевую раскраску и уложить спать. Я привык защищать маму, останавливать, оберегать от вреда, который она могла нанести себя, не подумав. Вот только Елена Викторовна матерью мне была. А если выбирать себе деву в беде, то кроме сумасшедшей тетки, я слету мог назвать еще две кандидатуры, куда приятнее, чем она. Одна из них даже была настоящей. Но мириться с Зоей мне не хотелось, по крайней мере сегодня, для этого нужно было как минимум выйти на улицу. До Норы же было рукой подать — два шага до тахты, пара минут на засыпание. И вот она — тянет ко мне руки, в мольбе защитить ее и сберечь. А что все это лишь сон, так судьи кто? Нет здесь судей. Есть только я и холодная стенка, остужающая раскаленный от жара лоб.
9
Что-то изменилось. Что-то определенно было не так. Тьма перестала быть завесой перед глазами — она стала плотной, как стоячая вода. Я шел наощупь, выставив перед собой руки. Скользкие от сырости стены коридора тянулись бесконечно долго, будто бы он вообще не имел конца, а может, и начала. Я появился в самой его середине и был обречен идти вперед, слепой и беззащитный, как новорожденный звереныш.
Шаг — приглушенный скрип пола. Шаг — два удара испуганного сердца. Шаг — я разрезал собою тьму, она нехотя расступалась, чтобы тут же сомкнуться за моей спиной. Когда впереди забрезжил слабый огонек, я почти уже смирился с мыслью, что проведу здесь остаток своей никчемной жизни. Наяву мое бренное тело впадет в глубокую кому, скукожится, ссохнется, мышцы отойдут от костей, повиснут на них тряпками, я пожелтею, кожа станет восковой. А когда упертое сердце наконец перестанет биться, то все закончится лишь для тела, а сам я буду до скончания веков брести во тьме, ощупывая сырые стены кончиками онемевших пальцев.