Только во сне сознание способно перепрыгивать через длящиеся, чтобы скорее приступить к искомому. Я не сумел отследить секунду, когда покачнулся на последней ступени и шагнул во тьму еще большую, чем была до того. Хотя казалось, куда еще темнее? Куда еще жутче? Но было куда.
Свеча обреченно мерцала, готовясь потухнуть. Но и это меня не остановило. Ведь я уже слышал шаги, я слышал шелест платьев, тонкий перестук каблучков, грудной смех и звон бокалов. В ноздри ударил тяжелый винный дух, смешанный с чем-то запретным, сладким, вяжущим рот. Я еще не увидел их, но уже точно понял, какие они. Тело напряглось, предвкушая встречу.
Первой меня заметила та, что еще не скинула платье. Она выскочила из распахнутых дверей, смахнула спутанные волосы с потного лба и собиралась тут же броситься назад, туда, где все уже начинало случаться, но почуяла меня и застыла в пол оборота.
Я еще мог сбежать, ноги налились давно забытой пружинящей силой, ее хватило бы, чтобы взобраться по лестнице. Я точно знал, что за мною они не последуют. Но от нее — потной, горячей, с расстегнутым до половины корсетом, пахло так упоительно грязно, так невыносимо горячо, что я сам шагнул к ней, словно бы подтверждая, что отдаюсь без всякой борьбы.
Она как в танце повела плечами, гибкая, порывистая, скользнула ко мне, приблизилась, застыла, рассматривая. Темные провалы глаз блестели масляно и жадно. Я чувствовал на себе ее взгляд — оценивающий, внимательный, голодный. Свеча потрескивала, затухая. Когда на кончике фитиля повисла последняя капелька света, та, что еще не скинула платье, обхватила длинными пальцами мое запястье и потянула на себя — огонь не смог осветить ее лица. Она приоткрыла рот и затушила свечу влажным языком.
Ослепленный кромешной тьмой, я услышал только, как зашуршало платье, как опало оно к ногам. Мертвая свеча выскользнула из рук. Раздался топот голых пяток по старому полу. Остальные высыпали в коридор, стоило свету погаснуть.
Я не мог разглядеть их, но чувствовал, как жадно ощупывают меня их длинные пальцы. Я не слышал дыхания, но их смех и стоны оглушили меня. Та, что уже скинула платье, первой прикоснулась ко мне — ее острый ноготок прочертил на щеке линию от скулы к подбородку, я почувствовал, как по холодной коже потекла раскаленная кровь, а следом за ней поспешил влажный ледяной язык.
Насытив первый голод, она потащила меня прочь от сестер, в ее цепких пальцах скрылась немыслимая сила, и я пошел за ней, подгоняемый прикосновениями остальных. Мы вошли в комнату, тесную и выстуженную, сама тьма толкнула меня в грудь, опрокидывая на низкий топчан, и я упал на него, бессильный и равнодушный к собственной судьбе.