Я прямо видел, как разлепляются для ответа толстые губы Лешки, который заметно схуднул, как только присел на ядреную соль, поливая ее «Балтикой» девятого калибра, жидкие усики топорщатся, зубы в толстом слое налета. Смачный плевок приземляется на мой правый ботинок, и все гогочут. А я стою — дрожащий, готовый разрыдаться от беспомощности.
Конечно, не считается! И пусть тело сладко ломит от усталости, пусть ноги подрагивают, а живот сам втягивается под ребра изнывая от воспоминаний. Ничего не было. Просто сон. Сколько их было таких? Жарких, стыдных, влажных. И что? Каждый из них считать за победу, а не унижение?
Вот только хрен бы там, дорогой мой друг детства. Не в этот раз. Усталость была настоящей, и сладкая ломота, и ощущение крайней степени опустошения. Я чувствовал Нору на себе, я чувствовал себя в ней. Ладони помнили прохладный бархат кожи, на языке остался вкус дыма ее волос. И запах. Сладковатый, тревожный, манящий запах. И жадная тьма между ее коленей.
Это считалось. Должно было считаться. Никак иначе.
Я достал из сумки свежее белье, не глядя сбросил трусы и майку, засунул их в пакет и завязал узлом. Мелочи. Пустые мелочи человеческого тела. Они не могли испортить момент, запятнать случившееся своей белесостью, вязкостью и остывающим теплом. Пахнущая домом ткань, выстиранная и выглаженная мамиными руками, придала мне уверенности. Чистые джинсы и майка. Пара одинаковых носков. Я ощупал себя, убеждаясь, что стал совершенно другим человеком. Плечи расправились, грудь раздалась, живот подобрался. Даже подбородок стал колючим от утренней щетины, растущей у меня по миллиметру в год до этого самого момента. В тусклом стекле я отражался раздвоенным силуэтом, но и по нему было видно, что Гриша Савельев больше не забитый девственник. И считаться теперь будет все, что он сам решит.
На улице темнело, времени было как раз столько, чтобы успеть на встречу с Зойкой, купив по дороге цветов. Только делать этого мне не хотелось. Первый блин оказался не комом настолько, что колени подкашивались и мелко дрожали. Тратить запал на второсортные знакомства смысла не оставалось. А вот поваляться на тахте, в красках вспоминая каждую подробность, а после уснуть, чтобы все повторилось… Да, такой план нравился мне куда сильнее.
Я почти уже решил вообще не выходить из комнаты до наступления осени, но ладони, которыми пришлось комкать грязные трусы, чтобы спрятать в пакет, противно липли. Сложно чувствовать себя победителем, когда по локоть изгваздался в своей победе.
Коридор пустовал. Я прокрался к ванне, скользнул внутрь, щелкнул выключателем и уставился на себя. Чужак в зеркале смотрел с вызовом. Он был вполне себе красив — немного изможденный и заспанный, но загадочно мрачный и тайно ликующий. Даже ржавый плевок из крана не смог его расстроить. Вода унесла в слив всю липкую стыдность, будто ее и не было. И я тут же с облегчением понял, что ее и правда не существовало. Была только Нора. Был я. И то, что между нами случилось. И случится еще. И еще. Ровно столько раз, сколько я захочу.