Уверенность в этом не вызывала сомнений, все страхи, пережитые во сне, стали вдруг перчинкой, обостряющей удовольствие, а странность происходящего и вовсе обязательной его составляющей. Вместе с водой я смыл из памяти главное — понимание, что сон остается сном, каким бы прекрасным он ни был. И все сразу же встало на свои места. Заноза сомнений сама выскочила из ранки. Я улыбался себе через мыльные потеки на старом зеркале.
Можно было принять душ, но мне не терпелось вернуться в комнату, словно там меня и правда ждала Нора. Я обещал ей, что вернусь утром следующего дня, но кто знает, как течет время в доме, когда мне нет в нем? Что, если ночь там уже закончилась, и моя Нора проснулась, покинутая, обманутая и приговоренная служить черному ворону, прилетевшему за ее падшей душой? Я представлял себе толстого старика в черной рясе, тяжелое распятие, одышка и колыхающееся при движении пузо. Как можно отдать ему Нору? С ее маленькой грудью, дымными волосами и тьмой между коленями? Даже думать об этом грязно. Скорее туда! Пересечь коридор, рвануть к тахте, прижаться лбом к холоду стены и спать-спать-спать! Чтобы видеть ее, слышать, осязать.
Засыпать я начал на выходе из ванны, я спал на ходу, пока тащился до двери комнаты, потому увидеть тетку, сидящую на подоконнике, было как удариться носом об столб — неожиданно до крика, больно до слез. Я застыл на пороге, тетка равнодушно моргала совиными глазами — раз, другой, третий. Потом сфокусировала на мне взгляд и растянула тонкие губы в подобие улыбки.
— Здравствуй, милый мальчик, — прошелестела она и зачем-то откинула ворот халата, обнажая обтянутый кожей сустав плеча.
Острая кость ключицы готовилась прорваться наружу. Плоть шла пигментными пятнами. Вытертый до блеска бархат лоснился. И вот он-то меня и добил. Я бы шагнул обратно в коридор, а оттуда на лестничную клетку, да только сон вне теткиной берлоги не принес бы мне ни Норы, ни дома, ни наслаждения. Это мы уже проверяли. Поэтому я остался на месте, засунул руки в карманы, чуть наклонил голову, словом, приготовился к драке.
А вот Елена Викторовна драться не собиралась. Она легко спрыгнула с подоконника — халат распахнулся еще сильнее, и потянулась к форточке. В комнату хлынул вечерний воздух, прохладный и влажный. Елена Викторовна глубоко вдохнула, чуть сгорбила плечи и бросила на меня взгляд, мол, вот же как зябко, кто бы согрел?
Тошнотворность зрелища становилась вполне себе физической тошнотой.
— Вы хотели что-то спросить? — Собственный голос доносил до меня приглушенно, словно через толщу воды, в ушах раздался знакомый гул, только я не спал, совсем не спал.