– Отец, – прошептал стоявший у окна старик.
Я утомленно посмотрел на него из-под полуприкрытых век. Мне трудно было точно вспомнить его имя…, возможно, один из кузенов моих добринских братьев. Последний раз я видел его во время Церемонии более полутора столетий тому назад, когда уезжал в Америку.
Он вышел вперед и робко прикоснулся к моей руке. Я кивнул, достал из кармана перстень и надел его на палец.
Все в комнате преклонили колени. Я слышал хруст и щелканье древних суставов.
Добринский кузен встал и поднял к свету тяжелый медальон.
Мне был знаком этот медальон. Он представлял собой символ ордена Дракона, тайного общества, появившегося в 1387 году и реорганизованного в 1408-м. Золотой медальон на золотой цепи имел форму дракона, свернувшегося в кольцо, с открытой пастью, растопыренными лапами, поднятыми крыльями; хвост закручивается к голове, а вся фигура переплетается с двойным крестом. На кресте – два девиза ордена: «О quam misericors est Deus» (О как милосерден Господь) и «Justus et Pius» (Справедливый и благочестивый).
Мой отец был посвящен в орден Дракона 8 февраля 1431 года…, в тот год, когда я появился на свет. Будучи драконистом, последователем «draco», то есть «дракона» по-латыни, он носил этот знак на щите, а также чеканил его на своих монетах. Поэтому мой отец и получил имя Влад Дракула; «dracul» на моем родном языке означает «дракон» и «дьявол» одновременно. «Dracula» – просто «сын дракона».
Добринский брат повесил медальон мне на шею. Я ощутил тяжесть золота, тянущего меня вниз. Около дюжины находившихся в комнате мужчин пропели короткий гимн и стали подходить ко мне по одному, чтобы поцеловать перстень, после чего возвращались на свои места.
– Я устал, – сказал я. Голос мой напоминал шорох древнего пергамента.
Тогда они сгрудились вокруг, освобождая меня от медальона и дорогого костюма. Затем бережно надели на меня льняную ночную рубашку, а добринец отбросил с кровати льняное покрывало. Исполненный благодарности, я лег в постель и откинулся на высокие подушки.
Раду Фортуна придвинулся поближе.
– Ты приехал домой, чтобы умереть, Отец. В его словах не прозвучало вопроса. У меня не было ни нужды, ни сил, чтобы кивнуть.
Старик, который мог быть одним из прочих добринских братьев, подошел к кровати, опустился на колено, еще раз поцеловал мой перстень и произнес:
– В таком случае, Отец, не пора ли подумать о рождении нового Князя и его Посвящении?
Я посмотрел на этого человека, представив себе, как бы Влад Цепеш с висевшего над моей головой портрета посадил бы его на кол или выпустил из него потроха за столь неделикатный вопрос.