Зло скомкав записку, рывком поднялся, разворачиваясь к скрипнувшей двери. Шагнувший наружу мельник едва не шатнулся назад от неожиданного напора.
– Там друг твой оклемался, – ворчливо доложил старик. – Лежит, стонет. Ты мне вот что скажи, – задержал меня на пороге добрый хозяин, – как тебя угораздило? Вроде человек ты честный, но тот, который в моём доме лежит – как есть шельма! Зачем тебе с ним знаться? И с колдунами этими…
Я глянул на беспокойного мельника, но объясняться не стал: недосуг. Кому какое дело, по-честному? Праздное любопытство, да и только…
– Так получилось, отец, – ответил устало.
Старик с неожиданным пониманием кивнул, пропуская меня в дом. Поднявшись по скрипящей лестнице в комнату, я толкнул хлипкую дверь. Люсьен, видимо, только и ждал моего появления.
– Где… мы? – с усилием выговорил он.
Брутт сидел на лавке, вцепившись в неё обеими руками, и пошатывался от слабости, – но взгляд оставался цепким, почти незамутнённым ни болью, ни пробуждением.
– Где… – снова начал молодой колдун, рассматривая комнату. Сложенные в углу вещи с неизменным посохом его тотчас успокоили, он вновь поднял на меня глаза.
– На мельнице, – ответил я, подходя к столу. Хозяин остался на пороге, подозрительно вглядываясь в очнувшегося гостя. Теперь, когда Люсьен явно набирал силу, прежняя ненависть к магам вкупе со страхом снова взяла своё.
Я протянул ковш, но Люсьен только помотал головой.
– Надо… в крепость.
– Ночь на дворе. Добрый хозяин разрешил нам остаться, подождём до утра.
О причинах я деликатно умолчал: конечно, я мог бы выгнать Ветра в ночь на горную дорогу, но за лошадь моего спутника не ручался – переломает ведь ноги, и дело с концом. Главный вопрос заключался в самом Люсьене – если брутт на лавке-то с трудом сидит, то уж в седле даже до тропы не доедет, свалится у подножия.
– И сколько…
– День пролежал, – правильно понял вопрос я.
На лице молодого колдуна, впервые на моей памяти, проступили вполне искренние чувства – тревога, нерешительность, слабость, беспокойство – а затем Люсьен коротко выдохнул, мотнув головой.
– Слышишь… варвар… – голос тут же сорвался; брутт закашлялся, бросая взгляд на ковш с водой.
Я молча поднёс к самым губам, не надеясь на дрожащие руки молодого колдуна; Люсьен сделал несколько жадных глотков, давясь и едва не захлёбываясь.
– Слышишь, – хрипло повторил он, утолив жажду, – никому не говори. Никому, ладно? Если спросят, где задержались…
Мельник хмыкнул, покидая комнату, а я неспешно отставил ковш, присаживаясь на уже привычный пень. Теперь Люсьену не приходилось так уж сильно задирать голову, чтобы смотреть на меня.