Я махнул рукой и поднялся, не разделяя его радость. Олан теряет каждый день впустую, пока я… а что, если не вернусь? Кто тогда…
– Вот, – не дал мне углубиться в злые мысли Витольд, – на расходы.
На стол хлопнулся туго набитый кошель, я забрал. Тот оказался тяжёлым – верно, половину жалования выделил мне щедрый легат. Неуклюже поклонился, но выйти не успел.
– Не в службу, – окликнул Витольд, – покажи пару колдовских фокусов.
Я обернулся с готовностью, пряча злую ухмылку. Сам напросился! Колдовские слова стекли с губ на напряжённые руки, вспыхнули оранжевыми языками на кончиках пальцев. Долго я не ждал: отпустил стихию, позволив огненному шару с рёвом врезаться в едва тлеющий камин. Легат нехорошо ругнулся, когда тот дыхнул жаром раскалённых камней, стрельнул красными угольями по сторонам.
– Сдурел?! Туши! – подскочил из крепкого деревянного кресла Витольд. Куда и подевалась мертвенная усталость!
– Конечно, – серьёзно пообещал я ничего не подозревавшему легату. – Сейчас.
Влажный воздух кабинета сгустился над камином, булькнул, собираясь в бесформенные комья воды. Я выдохнул последний слог заклинания, позволяя стихии пролиться на ревущий огонь, и довольно улыбнулся, как только раскалённые уголья и решётка зашипели, наполняя кабинет белыми клубами пара. Музыкой для ушей сдал сдавленный кашель Витольда и грязные ругательства вперемешку со склонениями моего имени так, как ни у кого, кроме истинного стонгардца, не получится.
– Я надеюсь, – сипло проговорил легат, выходя из-за стола, – что ты вернёшься, иммун. У меня на тебя большие планы…
– Не сомневаюсь, – усмехнулся я, салютуя толстым кошельком. – Великий Дух в помощь, светлейший легат!
В спину понеслись невнятные пожелания, которые я расценил как доброе напутствие в поистине долгую дорогу.
Белые хрустящие снега постепенно редели, превращая вымощенную камнем дорогу в месиво из грязи и серых хлопьев рыхлой влаги. В конце концов исчез из виду даже такой убогий снег, оставив меня и Ветра наедине с дождливой и пасмурной сикирийской зимой. Впервые, проезжая границу наших земель, я обратил внимание на то, как вальяжно прохаживались стражники у пограничных крепостей – ни наши воины, ни сикирийцы не ожидали друг от друга неприятных сюрпризов. Так-то ли будут приветствовать уже бывших собратьев, если альдам удастся столкнуть нас лбами?
Говор в придорожных тавернах теперь стал смешанным; переплелись стонгардские и сикирийские словечки, образуя причудливую помесь – тот самый диалект, к которому я был привычен с детства. Изменились и люди – вместо рослых да светлых стонгардцев меня встречали стройные черноволосые хозяева и их улыбчивые хозяйки. Чем дальше на юг, тем мельче и смуглее становился народец; впрочем, на подходе к столице встречались всякие путники. Люди и нелюди, спешащие по своим делам и не особо тяготившиеся присутствием друг друга. Совсем не так было на окраинах, где всякого пришельца изучали годами, присматриваясь с подозрением, проверяя на прочность год за годом. Вот как меня в Ло-Хельме.