– Я убил её.
Я молча посмотрел в глухие чёрные глаза, которые сейчас так пытливо изучали моё лицо. Люсьен холодно усмехнулся, но ни одна искра не затеплилась в глубине зрачков. Шевелились только губы на неподвижном и безжизненном, как маска, восковом лице.
– Дохнул на неё смертью, – продолжил брутт, не отрывая от меня взгляда. – Умерла через несколько дней. Никто не заподозрил колдовства: этот вид чёрной энергии убивает не сразу. Но убивает.
Я не усомнился в его словах или трезвости рассудка – есть моменты, когда понимаешь, что слышишь правду в самом неприглядном её виде.
– Зачем? – нашёл в себе силы спросить я.
– Ты же сам сказал, – так же отрывисто, даже торопливо, пояснил Люсьен, – зачем. Того рыжего альда у Живых Ключей я действительно убил из удовольствия. Это возбуждает. Когда душа отмирает, свежая кровь дарит живые ощущения. На какое-то время этого хватает, ты снова в строю. Потом опять задыхаешься и ищешь новую жертву. Что, варвар? – криво усмехнулся Люсьен. – Удивил я тебя? Не рвёшься теперь меня спасать? Или по-прежнему думаешь, что я – жертва?
Отмалчиваться было нельзя, брутт что-то решал для себя в этот миг. Жаркую волну, поднявшуюся изнутри, я успешно погасил: не тот случай, чтобы доказывать свою позицию силой.
– Думаю, что ты слабак, – резко проговорил я. – Разбалованный ребёнок. Неудивительно, учитывая твою настоящую сущность.
Удар был ниже пояса, но я не церемонился: не до того. Судя по тому, как исказилось лицо Люсьена, я был на верном пути: ничто другое, кроме презрения, его бы сейчас не пробудило.
– Хочешь быть мразью – будь, – неприязненно бросил я. – Хочешь стать человеком – стань. Но не оглядывайся на меня каждый раз. Что тебе до того, что я скажу? Если сдохнешь выродком – в том только твоя вина. Не моя. Даже не Сандры. Или ты не говорил, что сильнее её? Так докажи… маг шестого круга! Вырвись, стань свободным! Оставь всё чёрное в прошлом, начни набело. Каждый твой шаг – это выбор. Если ты сам выбираешь Тёмного – кто тебя спасёт? Не жди, что кто-то вытянет – сам выкарабкивайся. А я… могу только подхватить с другой стороны.
Для меня это была длинная речь. Сам не знаю, отчего вдруг так закипел. Не только злость за безвинно погибшую девушку, не досада на то, что проглядел, не разочарование в том, что брутт после исповеди не стал лучше, – но боль, как будто у меня похищали брата, а я ничего не мог сделать.
– Ты обещал, варвар, – вдруг тихо проговорил Люсьен. – Ты меня не бросишь, что бы ни говорил, я знаю.
Не помню, чтобы я ему что-то обещал, но спорить не стал тоже. Затянул перевязь с двуручником покрепче, не глядя на брутта, перебрал заклёпки да ремешки, и без того ладно завязанные. Люсьен, впрочем, деланным равнодушием к себе не обманулся.