– Останусь на ночь. Когда ребёнок проснётся, я должна быть рядом. В случае чего…
Я чуть нахмурился. Как же разместить незваную гостью? В доме и так каждая лавка занята.
– В кресле отдохну, – прочла мои мысли дочь Сильнейшего. – Если твоя хозяйка позволит.
Здесь я очнулся. Не знаю, отчего, а только важно мне сделалось: Деметра должна знать, кто такая Октавия! Не жена мне, не подруга, не – Дух знает, как такое ей могло в голову прийти! – возлюбленная.
– Свояченица моя, – буркнул, отходя от колыбели. – Жены покойной сестра.
Подошёл к лестнице, отдёрнул полог, тотчас увидав, как в тусклом свете догоравшего камина отходят ко сну мои дети. Все трое уже лежали на своих местах, а Илиан, кажется, давно спал, в отличие от хмурой Октавии, подпиравшей ладонью щёку за столом. Увидев мой взгляд, свояченица всё поняла – небось и подслушивала, куда ж уши в тесном доме деть-то – и поднялась, направившись к спальной лавке. Я вновь задёрнул занавеску.
– В кровати спать будешь, – решился я, оборачиваясь к Октавии. Сердце подскочило в груди и вновь опало: ни одной женщины после смерти Орлы в супружеской постели не побывало, и добрую традицию я хотел бы сохранить. Но и по-другому не мог тоже. – Я разбужу, если понадобишься.
Деметра возражать не стала и уснула на удивление быстро – сказывалась усталость после дороги – да и я грешным делом задремал в кресле. Поначалу всё смотрел сквозь полуопущенные веки, как бруттская колдунья, присев на край кровати, носком о каблук скидывает сапоги, и как осторожно ложится на застеленную постель, без лишних церемоний подкладывая под голову новую меховую подушку. Светло-каштановые пряди рассыпались по мягкой шкуре, и она прикрыла глаза – ресницы тотчас отбросили тени на голубовато-серые веки. Лицо её казалось сейчас привычно-бледным и некрасивым, до невозможности усталым, но уже таким знакомым, что, казалось, закрой я глаза – сумею нарисовать его по памяти. Каждую черту холодного, резкого, неукрашенного ни улыбкой, ни женскими хитростями лица.
Как заснул, сам не помнил. Проснулся от незнакомых ощущений – кто-то, взобравшись мне на колени, гладил крохотными пальчиками мои опущенные веки, щёки, лоб; путался в густой бороде, тихо, но сосредоточенно сопя через слегка влажный нос…
От безумной мысли я вскинулся резко, испугав сидевшего у меня на коленях Олана; встрепенулся, распахнув глаза и уставившись, как полоумный, на собственного сына. Как только из колыбели выбрался? Неужто сам?! Младенец, едва одолев испуг, неуверенно улыбнулся. Великий Дух, он улыбнулся