– Не переживай, – внезапно перебила меня Октавия, подбочениваясь так, что мои сыновья дружно вздрогнули и невольно выпрямились сами. – Мы разберёмся! Езжай со спокойной душой, Белый Орёл – мы подождём, сколько потребуется, верно?!
В тёмных глазах двойняшек и светло-голубых Илиана плескалась неуверенность перед неопределённым будущим, но все трое покорно кивнули.
– Ради такого – потерпим! – категорично продолжала Октавия, заряжая решимостью не только детей, но и меня. – Олана после колдовских потуг не узнать! Окреп, повеселел… теперь бы только разум дитёнку вернуть, и заживём! Ради брата – разве не справитесь без отца?!
– А когда ты вернёшься? – негромко поинтересовался Никанор, в то время как младшие притихли, включая копавшегося в шкурах Олана.
– Через полгода, – вырвалось раньше, чем я дослушал вопрос.
Удивился сам себе, но сын только удручённо кивнул, опуская голову. Чтобы отвлечь семейство – того и гляди, грянет дружный рёв – я принялся поспешно раздавать указания: строго потребовал исполнения утренних и вечерних молитвенных правил, ежевечерних упражнений в чтении, выполнений работы по дому. Велел не уходить в лес слишком далеко, как только снега сойдут окончательно – стремительная весна будила не только деревья и зелень, но и обитателей буреломов.
Рассказал и показал, как управляться с боевым топором – старшие заинтересовались, даже Илиан подался вперёд – потребовал, чтобы каждый продемонстрировал мне своё лучное мастерство. Для последнего вышли из дому, оставив Октавию дома с младенцем; каждому вручал свой лук по очереди, стараясь не вздыхать укоризненно каждый раз, как только срывалась тетива с неловких и ещё неокрепших мальчишечьих пальцев.
Всё же это занятие отвлекло мой отряд: сыновья заголосили, едва ли не толкаясь, чтобы добраться до отцовского лука вне очереди, и я облегчённо выдохнул – буря прошла стороной. Привыкнут. Старшие скоро станут мужчинами, им пора привыкать к самостоятельности. Среднему тоже не повредит небольшая закалка. Все они крепкие, здоровые и смышлёные – милостью Великого Духа переживут мой уход. А вот Олан ещё нуждался во мне – так, как не нуждался ни один из них, уже способных отвечать каждый за себя. Олану ещё можно помочь! И кроме меня, сделать это уж точно некому.
Вспомнив о беззащитном младенце, который наконец-то стал меня узнавать, я тут же стиснул зубы от пронзившей сердце боли: уеду, и вновь забудет. Когда вернусь – шарахнется от незнакомца, разразится громким плачем, завизжит в истерике…
– Вечер, – буркнули от калитки, и я неспешно обернулся.