– Когда ее двоюродный брат, Билли Филипс, ворвался в салун… Нет не к Карлу, этой пивной тогда еще не было… Большой салун был там где теперь этот дурацкий магазин… Ладно, в общем, когда этот сопляк Билли Филипс ворвался холодным вечером и заорал, что у негра, который живет за путями, нашли платье его сестры, ну тут салун опустел через полминуты… И я тоже, помню как я бежал, чтобы не отстать от отца…, а на улице в своей двуколке сидел мистер Эшли, и на коленях у него лежало ружье… То самое, из которого он выстрелил в себя через несколько лет… Сидел так, будто ждал нас.
– Надо идти, ребята, – закричал он. – Справедливость должна восторжествовать.
– И тут вся толпа мужчин заревела… Ну знаешь, толпа соображает не лучше, чем кобель, когда перед его носом сучка в течке,…
Ну и все мы побежали туда, и пар валил у всех изо рта, он казался прямо золотым на солнце… Я даже помню, как пар вырывался из ноздрей лошадей… Пары черных кобыл, запряженных в коляску мистера Эшли… Да и некоторые другие были в колясках… И мы помчались на северную часть города, где позади свечного заводика проходила старая одноколейка, и этот негр задрожал и стал таращиться на нас… А до этого он что-то жарил на сковороде, готовил жратву, в общем… И парочка его друзей была здесь же, они тогда никогда не ходили по одиночке, и им не разрешалось бывать в городе после темноты, конечно… Но они не стали ввязываться, они брызнули в разные стороны, как перепуганные псы, понявшие, что сейчас будет порка.
– У черномазого была кровать-скатка, ну мужчины разорвали ее и все увидели… Там было платье маленькой Кэмпбел, все в засохшей крови, ну и еще кое в чем… Ты понимаешь, сынок, о чем я говорю.
– И они потащили негра к школе, тогда она была навроде центра города. В школе и все собрания проходили, и на выборы мы туда ходили, и все сделки тоже там совершались… И негра они туда поволокли… Я, помню, всегда болтался на улице, когда начинали звонить в колокол, чтобы все собирались побыстрее, если дело было важное. И тогда, помню, я тоже там стоял, мы еще пулялись снежками с Лестером Коллинсом и Мерри Уиттакером и отцом Кони Дейзингером… Не помню, как его звали. Там и все пацаны собрались, которые пришли с отцами. Но вдруг как-то быстро стемнело… Стало по-настоящему темно… И жутко холодно… Как у ведьмы за пазухой… В тот год весь чертов город был отрезан начисто, ты понимаешь, навроде как опечатан, из-за того что дороги стали жуть какими скользкими, и сугробы. Даже в Оук Хилл было не добраться, понимаешь, такие были дороги. Поезда еще ходили, но не каждый день. Так ведь сугробы – во, и никаких снегоочистителей на дорогах, и холодина… Вот мы и остались сами по себе.