Когда он стягивал рубашку через голову и потом бросил ее в угол, у него было такое чувство, что это делает не он. А просто он сам видит все происходящее в каком-то взрослом кино. Его руки обвились вокруг Мишель, и они оба невольно развернулись, так что стояли теперь лицом к окну. Темные переплеты рамы находились не больше, чем в шести футах от Майка.
– Твоя очередь, – прошептал Майк. Почему-то он был уверен, что девочка снимет носки, но вместо этого, она завела одну руку за спину и – движением, от женственной незнакомости которого у Майка занялось дыхание – что-то там расстегнула. Лифчик бесшумно упал на пол между ними.
Невольно Майк проводил его глазами, заметив, что глаза у Мишель почти закрыты, и ресницы тихо подрагивают. Ее груди были бледными-пребледными, розовые соски почти не отличались от ареола вокруг них.
Одной рукой Мишель прикрыла грудь, будто внезапно смутившись и чуть придвинувшись к Майку, подняла к нему лицо. С каким-то испугом, от которого даже закружилась голова, он понял, что она хочет поцеловать его, и что он должен будет поцеловать ее в ответ и что губы у него стали сухими, как наждак.
Она тихо прижалась к его рту губами, затем чуть отклонилась назад, как будто, чтобы взглянуть на него, и поцеловала его снова.
Майк охватил ее руками, чувствуя, как нарастает в нем волнение, и зная, что она чувствует то же самое, но не отстранился. В голове у него мелькнула мысль об исповеди, о темноте исповедальни, о тихом, вопрошающем голосе священника. Подобное волнение было уже знакомо ему, церковь называла это «грехом рукоблудия», но теперь было совсем другое. Теплота между ними, прикосновения рук, все длившийся и длившийся поцелуй, его нараставшее возбуждение и ответное волнение Мишель, едва заметное движение ее бедер к нему навстречу – все это принадлежало совершенно другой, неизвестной вселенной. А не той, в которой существовал грех Майка. Это был новый, незнакомый ему космос ощущений, и какой-то частью своего сознания Майк отдавал себе в этом отчет даже сейчас, когда он был полностью захвачен чувством, даже сейчас, когда они на миг прервали свой романтический поцелуй, чтобы совсем неромантически набрать в грудь воздуха и снова прижаться друг к другу губами. Правая рука Мишель лежала теперь на груди Майка, а пальцы мальчика гладили совершенную округлость ее спины и чуть передвинулись вверх к хрупким лопаткам.
Они опустились на колени, и как-то чуть сдвинулись вправо и легли на диван, ни на минуту не разжимая объятия. Когда поцелуй на секунду прервался, Майк услышал тихий вздох Мишель у самого своего уха и изумился тому, как чудесно ее щека угнездилась у него между челюстью и шеей. Он ощущал тепло ее тела и понимал, что ничто из его прежней жизни не подготовило его к обморочному головокружению этой секунды.