— А ты не подумала, что кроме Норберта ты увидишь ещё и бараки и самих заключённых, и причём вблизи?
— Подумала.
— Это не то место, в которое стоит ехать женщине.
— А что до еврейских женщин, которым приходится там жить и работать?
— У них не было выбора.
— Как и у моего брата, судя по всему. — Я поместила блузку в сумку и погладила место рядом с собой, приглашая Генриха сесть рядом. — Может, мне удастся уговорить группенфюрера Гейдриха его куда-нибудь перевести.
Генрих вздохнул и сел рядом.
— Я за тебя переживаю. Сорвёшь ты себе всё прикрытие.
— Почему это я сорву себе всё прикрытие? — Я искренне удивилась его словам. В конце концов, я ехала всего лишь как член инспекции и ничего нелегального там делать не собиралась.
— Ты не выдержала вида одной единственной девочки, которая мучилась от жажды, когда твои родители уезжали. А теперь представь себе сотни голодных, измученных, избитых детей, похожих больше на скелетов, чем на нормальных детей, которые будут смотреть на тебя своими огромными, умоляющими глазами. Ты опять начнёшь свои протесты, и Гейдрих тебя прямо там и оставит, с ними вместе.
Об этом я, признаюсь, не подумала. Или, вернее сказать, старалась не думать.
— Я не начну никаких протестов, обещаю. Просто буду ходить за ним след в след, уткнув голову в блокнот, стараясь не смотреть по сторонам. Идёт?
Генрих грустно кивнул и поцеловал меня в лоб.
— Скажешь, когда соберёшься. Я отвезу тебя на станцию.
Он вышел из комнаты, а я снова задалась вопросом: как моя жизнь настолько сильно изменилась всего за каких-то три года? Всего три коротких года назад я была обычной беззаботной девушкой с любимой работой в театре, окружённой любящей семьёй, живущей в чудесном доме, с замечательными друзьями, мечтами, надеждами… Что случилось с той девушкой? Дом был отписан партии на основании переезда моих родителей «на постоянное жительство в Швейцарию по состоянию здоровья», брат был вынужден вступить в ряды СС, а балетные пуанты и пачка превратились в серую форму, сапоги и капсулу с цианидом, спрятанную в кресте. Рейх всё это у меня забрал.
Я дотронулась до орла, нашитого на левый рукав форменного кителя и вдруг устыдилась собственных мыслей. На что я жаловалась? Я всё ещё была жива. Моя семья была в безопасности, а не загнана в один из лагерей, как остальные. У меня был чудесный муж и возможность сражаться против моего ненавистного правительства, и уже это вызывало у меня улыбку. Я решительно встала, надела свою форменную пилотку, перчатки, взяла сумку и направилась вниз. Нытьём делу не поможешь, а вот работой, пусть нелегальной, пусть опасной — очень даже. Значит, буду работать.