Нивья не знала, сколько времени прошло и когда должен явиться Господин Дорог. Если поначалу ей казалось, что вера её крепнет, подпитывается словами наговора, то теперь заклинание, повторённое множество раз, словно иссушилось, растрескалось и было готово потерять свою силу. Нивья разозлилась и открыла глаза.
Свечка почти догорела, превратилась в бесполезный огрызок с умирающим огоньком. Нивья стряхнула её на землю и отодрала от пальцев налипший воск. С досадой Нивья почувствовала себя полнейшей дурой: бормотала в лесу наговор, стояла со свечкой и надеялась на то, что ей правда явится полусказочный Господин Дорог… Она повертела головой, но в лесу кроме неё больше никого не было, только квохали две кукушки в вышине, затеявшие любовный танец. Нивья уже хотела броситься обратно в деревню, не терять времени и заняться поисками Радора, но тут её взгляд упал на сверкающую точку. Сделав шаг, Нивья поняла, что на поваленной берёзе сидит светлячок, точно такой, какого она видела на поясе Радора. Нивья протянула к насекомому руку, но светляк вспорхнул и перелетел дальше. Нивья вскинула голову, проследив за ним, и заметила вдалеке, в темноте чащи, новых светляков, мерцающих, словно застывшие брызги драгоценного металла. Брови Нивьи сдвинулись к переносице: в этом лесу светляков она ни разу не видела. Что привело сюда насекомых? А может, кто-то привёл?
И тут с Нивьей произошло нечто невиданное. Сердце забилось чаще, и ноги сами понесли её глубже в лес, будто светляки не просто мерцали, будто они пели безмолвную песню, обращённую прямо к её душе. Ноги сами зашагали по мягкому важному мху, и Нивья даже забыла об осторожности, забыла о том, чтобы переобуть башмачки слева направо, а лесная тропа будто бы стала шире, расступилась, и ветки кустов даже не цеплялись за подол. Дорога сама звала Нивью, приглашала к себе, и Нивья повиновалась, идя на этот зов. Светляков становилось всё больше, они сидели на ветках, на земле, на кустах, взлетали и проносились прямо перед лицом, едва слышно стрекоча прозрачными крыльями.
Тропа вела прямо в черноту чащи, в дебри Великолесья, куда никогда не заходил никто из жителей окрестных деревень; даже охотник, гонящийся за дичью, развернулся бы и позволил добыче скрыться. И ежегодная дань лесовому не могла стереть страх перед чащей: каждый хоть раз видел тени нечистецей – лешачат, лесавок и русалок, слышал их звонкий смех, и никому, совершенно никому не хотелось быть заколдованным и втянутым в их танец.
Но Нивья шла. Глубже и глубже, дальше под еловые своды, от одного светляка к другому…