– Такое чувство, будто это все не случайно… Мы будто зажаты в тиски, мир сталкивает нас… – Ей хотелось добавить «вместе», но Марк выпалил поразительные слова:
– Ему необходимы тост с маслом… и баранина… и хорошая выпивка! – Но потом: – Да пропади оно пропадом… Ведь вы же созданы для него… Нельзя обвинять людей за то, что они о вас судачат… Это неизбежно… Если бы вас не было, вас надо было придумать… Как у Данте и… как ее звали?… Беатриче? Вот и у вас похожая история.
Она проговорила:
– Словно зажаты в тиски… Вместе… И воспротивиться этому нельзя. Но можем ли мы принять это?
На лице Марка отразился сильный испуг, он перевел взгляд на швейцаров и прошептал:
– Вы ведь… не оставите… из-за моей бескрайней тупости…
Она ответила ему, повторяя слова Макмастера, которые он когда-то произнес хриплым шепотом:
– Прошу вас, поверьте, что я никогда не оставлю…
Так говорил Макмастер. Наверняка понабрался таких выражений от миссис Микобер[57].
Кристофер Титженс – в потрепанной форме зеленоватого цвета, ибо жена испортила его парадный военный костюм, – внезапно появился у нее из-за спины: он подошел со стороны стойки, за которой стояли два швейцара.
– Пойдемте-ка отсюда! Поскорее!
Она спросила себя, зачем отсюда уходить. Да и куда?
Словно наемная участница похоронной процессии или подсудимая между двумя охранниками, мисс Уонноп спустилась вместе с братьями по лестнице. Затем они пошли направо к выходу, на улице еще раз свернули направо и двинулись в сторону улицы Уайтхолл. Братья что-то неразборчиво бормотали, но голоса у них были довольные. Они перешли Уайтхолл по тому пешеходному переходу, на котором автобус чуть не сбил Валентайн. И нырнули под арку…
Под этой каменной аркой в величественном полумраке братья наконец встали лицом к лицу.
– Полагаю, ты не подашь мне руки? – спросил Марк.
– Нет! С чего бы? – спросил Кристофер.
И тут Валентайн услышала собственный голос. Она воскликнула, обращаясь к Кристоферу:
– О, пожалуйста!
Радиосообщения, проносившиеся над ней, перестали ее волновать. Брат, вне всяких сомнений, сейчас напивается в каком-нибудь пабе на Пикадилли… Показная грубость!
– И впрямь, – сказал Марк. – Ведь тебя могут убить! Перед смертью ты, скорее всего, очень пожалеешь, что когда-то отказался пожать руку собственному брату!
– Что ж… ладно! – сказал Кристофер.
Ее накрыло волной радости при виде этой суровой сентиментальности, и тут он вдруг схватил ее за худенькое предплечье и провел ее мимо фигур лебедей – а может, беседок, она и не заметила – к скамейке, над которой – или рядом с которой? – возвышалась плакучая ива. Он проговорил, тоже задыхаясь, словно пойманная рыба: