— Не сдерживай себя, Иван Матвеевич, — спокойно ответила Марина. — Раз это надо для безопасности...
— Но я не могу! — пробормотал Мушков. — Если я ударю, то могу сломать тебе шею.
— А ты можешь не так сильно?
— Ещё не пробовал. Но в любом случае после каждого удара останутся синяки.
— Бей, раз ничего другого не остаётся, Иван Матвеевич, — сказала она и посмотрела на него бездонными голубыми глазами.
Мушков с ворчанием отошёл. «Как она меня произносит моё имя! Это ласка и оплеуха одновременно! И этот взгляд... В нём можно утонуть. Как можно выдержать целых два года?»
Он пошёл к священнику, затеял с ним спор и успокоился лишь тогда, когда выругавшись, избавился от тяжести на душе.
— Спасибо, — сказал он, собравшись уходить. — Хватит.
Священник остановил его и постучал себе по лбу.
— Здесь не хватало, Иван Матвеевич?
— Не здесь, батюшка, — прохрипел Мушков. — Глубже. Священнику этого не понять...
В лагере потрескивал в кострах огонь, излучая приятную теплоту в прохладный ночной июньский воздух, лошади фыркали и били землю копытами, а казаки, за исключением нескольких наиболее стойких, игравших в татарскую настольную игру, лежали, укрывшись накидками, и храпели...
— Почему ты не убегаешь? — неожиданно спросил Мушков Марину. Эта мысль мучила его уже несколько дней. Для этого было много возможностей. Например, вчера, когда они проезжали через городок Чугуновск и были обстреляны несколькими смельчаками. Она могла бы убежать, когда прозвучали выстрелы и Ермак поднял руку, подав сигнал к атаке, так как никто не смотрел на неё. Но нет! Она скакала, как приклеенная, за лошадью Мушкова, и ему даже показалось, что кричала вместе со всеми; от этого свирепого крика казаков кровь стыла в жилах.
— Я поставила перед собой задачу, — ответила Марина, потянув на себя накидку.
— Задачу? Ха-ха! Какую же?
— Сделать из тебя нормального человека.
— Чего ты хочешь? — удивился он. — Моей смерти? — Заскрежетал зубами Мушков. — Какой мужчина это выдержит, чёрт побери?
— В сущности, ты хороший человек, Мушков.
— Если чёрт виляет хвостом, то тоже выглядит миролюбивым.
— Надеюсь, ты не будешь вилять! — Она потянулась под накидкой, и Мушков мысленно представил, как напряглись её груди. — Ты состоишь из двух частей, которые криво склеены.
— Что же во мне кривое? — прохрипел Мушков.
— Ты этого не поймёшь...
— А ты понимаешь, да?
— Да!
Он уставился на неё, разглядел лежащий наготове под накидкой кинжал, и отвернулся.
«Я должен прогнать её, — подумал он со злостью. — Или мне действительно придётся её поколотить! Ну и ладно, побью её, и дело с концом».