Когда они въезжали в Москву, звонили колокола.
Все привыкли, что в Москве часто звонят колокола. Либо царь молился о божьей милости, либо казнил перед Кремлём шпионов, бунтарей, надоедливых бояр, предателей и доносчиков. И при этом всегда звонили колокола.
Пока они ехали по Москве, звон продолжался: люди на обочине смотрели на них, как на чудо или что-то невероятное. Снимая шапки и кланяясь, потом начинали судачить. «Ты видел это, братец? У них сани обиты соболем, на лошадях серебряная упряжь, колокольчики на тройке из чистого золота, а высокие шапки украшены драгоценными камнями. Какое богатство! Какая гордыня! Разве так можно? Разве можно быть богаче царя? Дозволено ли это показывать? Помоги, Боже, этим богатым господам с Пермской земли...»
Кремлёвская стража беспрепятственно пропустила сани. Люди в мехах чернобурки могли свободно въехать в Кремль.
За Кремлёвской стеной из Воскресенской церкви до них донеслось пение монахов, а дорога от церкви до дворца была заполнена стрельцами. Когда сани остановились, из церковной двери вышел князь Шуйский. Слуги приняли лошадей, от которых шёл пар, и откинули толстые лисьи покрывала с саней. Из саней вылезли и потянулись на морозном воздухе трое мужчин в длинной, отороченной соболем одежде.
Приехали братья Строгановы.
— Князь Шуйский! — воскликнул Яков, старший. — Ты встретился нам первым — это хорошее предзнаменование! Как дела у царя?
— Он молится. — Князь Шуйский показал на церковь. — Вчера у нас было несколько казней. Царь считает, что поступил правильно.
Пение монахов усилилось. Строгановы замолчали и посмотрели на позолоченные луковицы куполов. Но молчали они не из-за почтения... Пока хор воздавал хвалу Богу, братья прикидывали, насколько царь перед ними в долгу. Сколько золота, серебра и меди, мехов и шёлка, парчи и звонкой монеты они заплатили ему за то, чтобы никто не мог сказать: «Посмотрите на Строгановых! Их богатство растёт с каждым днём, как на дрожжах. Однажды они лопнут от богатства и власти! Сколько принадлежит царю, а сколько Строгановым? Нет разницы!»
— Хотите зайти в церковь? — спросил князь Шуйский. Он спустился по лестнице и поднял меховой воротник.
Братья замешкались, но затем покачали головами. Пение священника и монахов стихло, зазвонили колокола. Царь Иван IV, Грозный, получал благословение. Митрополит Московский делал это лично, потому что даже самый высокий иерарх церкви имел только одну голову на плечах. Его предшественника лишили сана, одели в разорванную монашескую рясу и осудили на вечное заключение — пример, следовать которому не предписано священным писанием.
