— Как ты думаеш-шь, где мы?
На мгновение ярко вспыхнул мягкий изумрудный свет, выхватив из пелены тьмы неясные очертания огромных каменных колонн, чьи вершины терялись в загадочном сумраке на недоступной взгляду высоте, и странных полуразрушенных изваяний, в чьих прихотливых изгибах угадывалось нечто общее с пленившим Ялику созданием. Но в следующее мгновение вновь властно навалилась тьма, будто рассердившись неуместному вторжению в уже давно ставшими ее владения.
— В пещере, — предположила ворожея. — Быть может, в некрополе.
Змей медленно кивнул.
— Некрополь… — отрывисто прошипел он, задумчиво пробуя слово на вкус. — Пож-ж-алуй, некрополь и ес-с-ть. Все, что ос-с-талось от некогда могучего царства тех, кого вы, люди, прозвали змеелюдами.
По кольцам, надежно удерживающим Ялику, пробежала волна негодующих спазмов, и откуда-то из мрака донесся грохот падающих камней. Легкое движение застоявшегося воздуха принесло запах многовековой пыли и древней могильной затхлости.
— Только я и этот некрополь, — произнес аспид, медленно опуская девушку на землю и освобождая из холодных извивающихся объятий. В голосе чудища Ялике послышались неизбывная тоска и горькое, щемящее сердце сожаление. Робкая надежда на спасение разгорелась было в душе ворожеи, но мигом превратилась в невесомый пепел, едва змей заговорил снова.
— Не теш-шь себя глупыми чаяниями, — угадав ее мысли, обронил он. — Нет, я все равно подарю тебе с-с-мерть, и даже если вдруг удастся сбежать, все равно тут ты и с-с-гинешь. Это место строили не люди и не для людей. Тебе выбирать: либо тихая и быстрая с-с-мерть от моего милосердного яда, либо страшная мучительная погибель с-с-реди хлада и тьмы.
Ворожея согласно кивнула:
— Ну, раз уж мне все одно суждено погибнуть, то хоть поведай, ради чего?
Изгибы змеиного тела снова пришли в движение, свиваясь в тугое кольцо перед застывшей каменным истуканом девушкой. Змей медленно опустил голову.
— А разве с-с-мерть бывает ради чего-то? — с живым интересом спросил он. — Она просто случается, потому что так должно быть.
До ушей Ялики донесся едва слышимый в густом мраке шорох. Что-то стукнулось о ноги вздрогнувшей от неожиданности девушки. Мягкое изумрудное свечение выхватило из недовольно отступившего мрака часть окружающего пространства. Неверно подрагивающего марева едва хватило на то, чтобы ворожея смогла разглядеть оторванную голову Никодима, уткнувшуюся бледным лбом в ее сапоги. На старческом лице навсегда застыла маска нечеловеческой муки и запредельного ужаса. Из начисто выжженных глазниц сочилась вязкая зеленоватая жижа, обезображенный предсмертной судорогой рот скривился в беззвучном крике, распухший, покрытый белесой пеной язык вывалился наружу. Взвизгнув от омерзения, Ялика отшатнулась назад, споткнулась и неловко растянулась на земле.