«Прощай, Отоо-сан», — сказала я, обращаясь к нему вежливо по-японски, как редко делала в реальной жизни.
Он кивнул и шагнул в свет.
Серая комната разбилась на миллион осколков. Их закружил невидимый ветер, складывая из них странную мозаику. Кусочки таяли по краям, соединились в новый узор.
Лицо Марлин, тихо плачущей над телом моего отца, в холодной реальности.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
У стола медсестры Марлин проверила, что никто не интересовался папой. Она получила обещание, что его присутствие тут скроют. Только медсестра Дженни, Марлин и я могли проходить к нему. Наше такси ждало у входных дверей, когда мы вышли из центра. Мы сели в машину и попросили водителя отвести нас к зоне отдыха Льюиса и Кларка.
Водитель кивнул и поехал по шоссе.
— Вот, — сказала Марлин, поднимая салфетку и подводку для глаз, — я поправлю твою лицо.
Я сказала Марлин, что папа был в порядке, и что он рассказал мне немного об управлении снами. Я объяснила, что он был поврежден во время освобождения Черной Жемчужины. Это потребовало объяснения о Совете Японии и о том, как они пленили древнего дракона в Аомори после Второй мировой войны. Она слушала, поджав губы, задавала вопросы, в основном, про Пон-суму и мятежников-хафу из Зеркала. Мачеха Кена, Мидори, жена главы Восьмерного зеркала, была обычной на вид, медиком, и она могла все время заботиться о папе. Марлин усиленно размышляла.
— Она — хафу кицунэ как Кен? Но она не может делать безумные иллюзии?
— Ага, — сказала я. — И она не боялась спорить с Советом.
— Как я.
— Хм-м-м.
Мне было не по себе от Марлин, решившей с кем-то бороться, особенно с Советом. Я стала описывать Дзунукву и Братьев-медведей, чтобы она знала, кто был в Портлэнде.
— Они — хафу?
— Ах… Я не уверена. Элиза, например, хафу кобольд.
— Что такое кобольд?
Я указала на ее телефон.
— Погугли, — Марлин погрузилась в исследование мифов и существ, как в кроличью нору. Она прикусила губу, мило щурилась, глядя на экран, из-за близорукости, и остаток пути я ехала в тишине. Мы миновали аэропорт и пересекли реку Сэнди по шоссе у памятника вьетнамским ветеранам. Эта часть земли между рекой Сэнди и Колумбией была зеленой, будто очищала. Я смотрела на темнеющий розовый свет на вершинах деревьев, стараясь не думать о том, что кто-то там ненавидел меня за то, кем я была, так сильно, что убил Дзунукву, чтобы выманить меня. Как можно было получить такую жуткую ненависть? Было больно думать о таком, но я не могла прекратить. Я словно теребила ноющий зуб языком.
Мы миновали табличку парка.
— К входу? — спросил водитель.