Мне до боли, до ужаса хочется жить. Совсем как в тот день, когда отец прыгнул с замковой стены, а я не последовала за ним. Правда мое жалкое существование болезненнее любого яда, страшнее изощренной пытки.
Ведь я живу лишь из трусости.
И только Раслер способен подвести меня к той грани, за которой мне начинает казаться, будто уродливое клеймо трусихи — это лишь часть орнамента здравомыслия. Или — от этого больнее всего — что трусом был мой отец, потому что предпочел уйти, чем попытаться выиграть в игре с неизвестными правилами.
Я ненавижу Раслера за это. И люблю одновременно.
Невероятными усилиями, но мне все же удается добраться до окна. Подтягиваюсь на руках, едва ли не теряя сознание, мысленно сбивчиво молюсь всем богам сразу, проклиная себя за малодушие.
Я не хочу умирать, даже если это легче и проще, чем жить в бесконечном отвращении к себе самой.
Понятия не имею, откуда берутся силы, но я взбираюсь сперва на стол, хватаю чернильницу: темная жидкость проливается мне на руку, просачивается в порез, и я вскрикиваю. Еще немного, совсем чуть-чуть.
Я швыряю чернильницу в окно и словно сумасшедшая кричу, когда стекло разлетается в дребезги. Мне все равно, что часть осколков попадает на меня, я почти рада их отрезвляющим укусам. Значит, я жива.
И я делаю глубокий вдох, жмурюсь от ощущения сладости морозного дня.
Я жива. Отец Северный ветер, простишь ли ты меня за слабость? За то, что я червоточина на дереве своего славного рода?
Понятия не имею, сколько времени я стою вот так. В комнате начинается возня: появляются люди, одна служанка помогает мне сойти на пол, другая торопливо сметает осколки к порогу, третья хлопочет над моими ранами.
— Прилетела птица от вашей сестры, — говорит четвертая, самая пожилая из всех, хотя ей вряд ли больше сорока. — Что велишь, госпожа?
Я протягиваю здоровую ладонь, и она вкладывает маленький трубочку с печатью. Мне хочется швырнуть письмо в огонь. Лурис не может написать ничего, что бы мне хотелось прочесть. Скорее всего эта писулька написана под диктовку мужа, а раз так, то ей самое место в огне. И все же мне хочется поддаться любопытству.
Несколько строк, исписанных ее красивым почерком, заверены печатью с медвежьей пастью на фоне красных гор.
Лурис пишет, что Артур полон решимости взять меня в жены несмотря ни на что. Улыбаюсь, предполагая, что они уверены, будто моя невинность прошлой ночью была утрачена. Что ж, пусть думают.
Дальше еще две строки: о том, где и когда Артур будет ждать меня для разговора. «Ему нужна надежда, чтобы рискнуть всем», — шепчут голосом Лурис ровные буквы, и мне тяжело поверить в их искренность. Хотя, Сворн мог предложить Артуру эту грязную сделку: военный союз, где каждый получит свое. Артур — меня, обещанную ему принцессу, а Сворн — все северное государство.