— Дай десятку, Сашка, выручи.
— Что? — удивленно переспросил Александр, и Афоня, сделав злое лицо, сумрачно махнул рукой, Александр, не говоря больше ни слова, отсчитал ему три десятки.
— Возьми.
— Стерва! Ах, стерва! — взорвался Афоня, разглядывая деньги и недоуменно покачивая головой. — Из-за каких-то бумажек потерять совесть и человека искалечить, — он распахнул ворот рубашки, показывая багровые кровоподтеки на груди, и тут же, подняв глаза и увидев лицо Александра, жалко сморщился и попросил:
— Не говори ребятам, Сашка, еле выбрался. Пойдем, говорит, ко мне — такая длинноногая стерва, а там у нее двое — морды во-о, шире колеса на газгене, я было в окно сунулся, так один, как куренка, за ногу меня сдернул, я его лапу до сих пор забыть не могу, в дрожь кидает.
— Вчистую? — спросил Александр, с трудом удерживая прыгающие от смеха губы.
— Хоть шаром покати, — сказал Афоня. — И это мои трудовые, горб за них гнул. Ну и несознательные элементы! Хоть десятку, говорю, оставьте, мне же до дому нужно добраться, куда там, зверье такое…
— Ну уж — сознательный! Дома жинка, а ты юбку увидел и очумел. Послушай, может, в милицию заявить, ты же хоть примерно знаешь, где бродил?
Морщась, Афоня отвернулся, засопел.
— А ты подумал, что моя Маруська скажет? — спросил он. — Какая мне жизнь потом предстоит на этом свете?
8
На следующий день благополучно погрузились и утром отошли; город еще спал, над водой стлался ядовитый белесый туман. Александр купил Ирине подарок — пушистый вьетнамский джемпер, припрятал его подальше, увидят, начнут точить языки, ничем ты от них не отбояришься.
Было прохладно. Путь предстоял долгий, почти двухнедельный; хозяйственный Шамотько предложил столоваться вместе, устроить на одной из барж общую столовую. Афоня, немного повеселевший и успокоившийся, тут же встал:
— А ты за повара, хохлы вкусно стряпают, я у Гоголя про галушки читал.
— Отощал? — не остался в долгу Шамотько. — Як мартовский кот? Вот бы не подумал, и росту вроде не великого, а прыти хоть отбавляй.
Для большего веселья плыть решили на одной барже; натянули между двумя тракторами брезент на случай дождя и завалились досыпать в трюм, стащив в одно место найденные порожние мешки и брезенты. Подтолкнув засыпавшего Афоню, Анищенко невинно вздохнул:
— Кралю бы твою сюда, Афоня, ту самую…
Тот сразу сел и, уставившись на Анищенко злыми маленькими глазками, отчеканил по слогам:
— Ка-тись ты к чер-ту вместе с ней и с ее родней до двенадцатого колена. Ты еще сосунок и таких дел понять не можешь. Ясно?
— Ну как не понять… — сказал Анищенко и, мирно улыбаясь, спросил: — А ты чего злишься? Взорвешься — вся Северогорская область сгорит. Смотри, осторожнее. По теории Эйнштейна, в каждом грамме твоего тела двадцать восемь миллионов киловатт-часов энергии.